ДОМОВОГО ЖЕНА И ДИТЯ
Как мужиков учат
Жил себе Митяй, как все люди живут: и жена у него, и детки малые, и дом — полная чаша. Говорили, любит его домовой-доможил, а оттого стережет хозяйство. Так оно и было, да вдруг все кувырком пошло. Ничего Митяй делать не хочет — только сидит на лавке с глупой улыбкой да руками водит по сторонам, будто пытается обнять кого-то. От родной жены шарахается как черт от ладана, худеет да бледнеет.
Тоска взяла Ольгу, Митяеву жену. Любит она своего мужа, не может смотреть, как все их счастье прахом пошло.
Пошла за советом к колдрвке — в деревне известно, у кого помощи спрашивают.
Колдовка хитро прищурилась:
— Да, Ольга, прощайся со своим счастьем. Изменяет тебе Митяй! Только не с бабой толстомясой, а с неземной красавицей — дочерью домового. Живет она в вашем подполье и ни для кого не видима, лишь для того, к кому воспылает страстью.
— Да неужто нельзя от нее избавиться? — вскричала Ольга. — Закрестить, а то святой водой побрызгать.
— Не-а, — помотала колдовка черноволосой головой. — Не поможет. Замучит она мужика, залюбит его до смерти или с ума сведет. Ты уж лучше смирись аль сама заведи себе сударика, завей горе веревочкой. Хочешь, приходи ко мне нынче вечерком на веселую гулянку. Познакомлю тебя с таки-им красавцем… Он, правда, черт козлоногий, но знает толк в женской красоте. Потешит и душеньку твою, и тело белое.
Хотела Ольга плюнуть ей в бесстыжие очи, да мелькнула у нее мысль…
— Ладно, — говорит. — Знакомь, так и быть. Но негоже мне, замужней бабе, по свиданкам бегать. Увидит кто — позору не оберешься. Ты лучше укажи черту мою избу — там я его и встречу, и привечу. Мой-то муженек все равно никого, кроме своей любушки, не видит. Ему небось все равно.
Под вечер отвела Ольга детушек к своей матери, перекрестила на прощанье, а сама домой побежала. Накрыла на стол, нарядилась, словно сватов ждет. А Митяй на своей лавке сидит-посиживает, то ли дремлет, то ли спит, руками водит в разные стороны, да улыбается как безумный.
И вот в полночь зашумело-засвистело под окошком, запахло серой, а потом явился в избе черт молодой. Ничего не скажешь — умеет их братия молодкам головы морочить да сердца сушить. И этот скинулся таким раскрасавцем, что хоть картину с него пиши.
Усадила Ольга гостя за стол, потчует разносолами да сладкими настойками. Черт выпил рюмочку-другую, окосел и начал улещать хозяйку на любовь. А она вроде бы и не противится.
— Ив самом деле, — говорит, — отчего б не изведать страсти? Неужто обязана я хранить вековечную верность моему-то дурню? Ты только погляди на него! Ни богу свечка ни черту кочерга. И что нашла в нем его полюбовница — понять не могу. То ли дело такой горячий красавчик, как ты. Эх, видать, домового дочка — глупа как пробка. Я б на ее месте сейчас как выскочила, да схватила тебя в объятия…
— Так я и сделаю! Забирай своего дурачка! — раздался вдруг тоненький, скрипучий голосок, а потом — фьють! Только вихрь по избе прошел.
Черта как не бывало. А Митяй с лавки вскинулся, ошалело на жену глядит:
— Ольга! Красавина моя! Как давно я тебя не видел! Мнилось, будто обнимаюсь я в темном подполье со старой метлой. — И ну жену целовать-миловать.
С тех пор у них все на лад пошло. Митяй полюбил жену пуще прежнего. Горевала одна только колдовка, потому что самый красивый черт больше никогда не навещал ее. Сгинул без следа. Видать, крепко полюбился он дочери домового!
Не к добру
Жила одна женщина; и вот как-то раз в субботу она пошла в баню, а муж остался дома. Заходит он в спальню и видит, что жена стоит у сундука и выбирает белье. Он и слова не сказал, а пошел в баню. Приходит и видит, что жена моется на полке. Он испугался, побледнел и побежал домой. И спрашивает у дочки:
— Где матка?
— Да что ты, тятя, ведь мама ушла в баню.
— Как ушла? Когда я пошел, так она оставалась у сундука и выбирала белье, а прихожу в баню — она там моется.
Конечно, жена была в бане, а дома явилась домовиха в ее образе. После за чаем муж подробно все рассказал, как жену видел, и прибавил:
— Ведь это не к добру, матка, ты часто хвораешь — как бы не умереть.
Но та женщина, слава богу, и теперь жива, а муж ее только и пожил полгода после этого — да и помер.
Супругу домового называют доманей, домахою, домовихой. По своим заботам она сходна с самим домовым — только более всего надзирает за бабьим делом: приготовлением пищи, рукоделием. От этого ее частенько путают с кикиморой — любительницей прясть или плести на коклюшках кружево.
Иногда в разных частях жилья вдруг слышится — и только кому-то одному — плач ребенка. Это плачет дитя домового. В этом случае можно покрыть платком то место, откуда слышится плач (скамью, стол, лавку), и домовиха, не находя скрытого ребенка, отвечает на задаваемые ей вопросы, лишь бы открыли ей дитятю; спросить у нее тут можно что угодно!
Дочерь домового вечно юна. Она живет в детском состоянии до тех пор, пока отец ее не войдет в дружбу с человеком, не начнет с ним разговаривать или являться ему. Дождавшись этого, дочь домового получает возможность любить человека; рано или поздно это обращается в страсть, но предметом этой страсти может быть только человек, живущий под одной крышей со знакомцем ее отца. Если он очаруется красавицею — а дочь домового всегда красавица! — тогда он погиб.
Поначалу она приходит к человеку во сне, страстно обнимает его и целует; потом является явно — и тогда начинается между ними страшная для всех мужчин связь, ибо дочь домового ненасытима и ревнива в высшей степени, в своей любви постоянна и неумолима. Она с любовником даже прилюдно, ибо не зрима ни для кого, кроме него, — и ни один шаг его не является для нее тайною.
Коли мужчина, наскучив этот страшной любовью, бросит ее, она отомстит ему: безумными сновидениями с ума сведет или доведет до самоубийства того, кто послабее. Ну а если попадется человек твердый, в состоянии противиться прельщениям чародейки, тогда она страдает и ищет себе друга уже между лешими.
Е.А. Грушко, Ю.М. Медведев
"Русские легенды и предания"
