КОЛДУН
Услышала Арина, что выпросил хитрец лесной, побелела как полотно, поникла колоском надломленным. Вспомнила шепотки сплетниц за спиной: мол, с малолетства девчонка проклята, отсулена лесному хозяину в невесты. Вырастет — просватает её леший, утащит в чащобу непролазную.
Понял витязь, что натворил, да поздно. Какову чашу другу налил, такову и самому пить. Арише в жёнах горе горевать, Дарьюшке — спать беспробудно. Стали товарищи просить назначить выкуп за Арину. А леший веселится: визжит, хохочет. То белкой обернётся, то птицей. Заморочил головы людям и сгинул. Огляделись друзья — нет Арины. Утащили её под шумок слуги лешего. Кинулись искать ведунью — прошёл по верхушкам деревьев порыв ветра холодного, полетели в людей шишки да сучья. Застегали по спинам ветви упругие. Взревел великан Зоряслав, вывернул из земли осину, раскрутил над головой, зашвырнул за тучу. Выкорчевал сосёнку, туда же отправил. Взялся за дубок, слышит — смеётся кто-то звонко, заливисто. Сидит на ветке пригожая девица в красном сарафане, ножками в красных сапожках болтает. Длинные волосы распустила, причёсываться собралась.
— Эй, великан сильно-могучий, простофиля первостатейный! Незачем попусту лес разорять, деревья прореживать. Так ты лешего не урезонишь, отсуленную не воротишь. Лучше побегай со мной наперегонки, развлеки лешачиху разобиженную, женихом-лешаком брошенную. Отбери платочек беленький!
— Куда мне бегать за тобой, лесная хозяюшка! Вёртка ты да проворна. А я только кусты переломаю, зверушек мелких перетопчу. Не согласишься ли ты поиграть с невестой моей, Любавушкой?
Спрыгнула лешачиха с дубка, хлопнула Любаву ладошкой по плечу, метнулась в сторону. Замелькал красный сарафан между деревьев. Но Любава не промах: лешачиха влево — и она влево, лешачиха вправо — и она вправо. Изловчилась — и схватила девку простоволосую за прядь. Взвизгнула лешачиха от боли, ногами затопала. Мол, условились платок отнимать, так нечего за волосы хвататься! Но быстро отошла. Похвалила Любаву за резвость и ловкость. Не случалось ещё, чтобы лесную хозяйку догоняли, прядь волос на руку наматывали! Посоветовала лешачиха, чем жениха её неверного припугнуть.
— Боится леший выстрела пуговкой медной. Хранится она в кладе лешачьем, на островке посреди гнилого болота. Стережёт клад кот-котобрыс, чёрный как смоль. Глаза у кота в темноте звёздами светятся. Трудно котобрыса умаслить. Про его свирепый нрав немало историй ходит среди хранителей. Поймает — разорвёт, пустит клочки по закоулочкам. Помогу я вам котобрыса провести. Есть у меня слуга невидимый, он-то пуговку и похитит! А ваша задача — кота отвлекать и с глазами остаться.
Заспорили Алексей Митрофанович с великаном Зоряславом. Витязь на своём стоит: «Моя вина, мне и расхлёбывать». Великан наседает: «Я котобрыса в узел завяжу!» Неизвестно, чем бы дело закончилось, только услышали они посвист широких крыл. Опустился на плечо великана Зоряслава филин окольцованный. Послал его волхв товарищам на подмогу. Уселся лешачихин слуга невидимый птице на спину, полетели они в сторону гнилого болота. По дороге собирались прихватить змею Марину, родственницу царя Змиулана. Всем известно, что змеиный царь — главный приглядчик за всеми кладами подземными и наземными. Авось и королевна на что-то сгодится!
Час пробежал, второй прошёл, третий проползает — вернулись посланцы с пуговкой медной. Перехитрила змейка Марина котобрыса. Поверил кот, что наградил его царь Змиулан за верную службу — прислал воротник кружевной. Пока кот обнову примерял, в лужи смотрелся, похитил невидимка пуговку медную.
Привязал Алексей Митрофанович пуговку к наконечнику стрелы, натянул тетиву:
— Берегись, леший! Не отдашь пленницу, найдёт тебя стрела с медной пуговкой, где бы ты ни отсиживался. Вразумись, зачем тебе в жёны живая девица, когда ты обручён с красавицей лешачихой? Одну — в лучшем случае бояться себя заставишь, а любить не принудишь. Другая — к тебе, что шёлковая ленточка к стенке, льнёт. Одумайся, не делай троих несчастными! Станешь упорствовать — ведунью силой отберём. А лешачиха найдёт паренька статного, присушит, в чащу уведёт. Станет мужняя жена одна во всем лесу хозяйствовать. О тебе и не вспомнит.
Испугался леший, вывел Арину из чащи, побежал с невестой мириться. Зашушукались друзья: до чего же парочка забавная! Лешачиха высокая, пригожая. Щеголиха щеголихой! Леший — маленький, кругленький. Одет на себя глядючи. Воистину — любовь слепа, ни зги не видит!
Не стали путники дожидаться, пока жених с невестой намилуются. У леших нрав переменчивый. Начнут из озорства водить, заманят в овраг или болото — месяц из чащи лесной не выберешься. Пришпорили друзья коней богатырских. Тропинка-то от дома кружит, к дому бежит. А у Алексея Митрофановича сердце горлинкой в Микуловку летит. Без ненаглядной Дарьюшки и цветы не цветно цветут, и дубы не красно растут в дубровушке. Для всех час прошёл — для него день протащился. Хорошо, что любому пути конец положен. Выехали друзья на берег полноводной реки, где когда-то познакомился Алексей Митрофанович с волхвом.
Что за чудо — не видать нигде пепелища горького! Стоят на пригорке тридцать пять домов свежесрубленных. Тянутся к небу молоденькие яблоньки. И глубокие раны затягиваются, отстроилась Микуловка на прежнем месте. От восхода до заката трудились всем миром, не покладая рук, ставили дома справные. Расцвела Микуловка краше прежнего. Порадовались сотоварищи, а потом стали торопить Арину Степановну. Не терпелось им добраться до старой заимки, где спала сном чародейским Дарьюшка. Расплакалась ведунья, как девчонка несмышлёная.
— Ничего не пойму. Стала я беспамятлива, как кукушка. Где заимку искать, по каким тропам блуждать — не припомню. Беда ли то моя, вина ли — не проводница я.
Порасспрашивали друзья у жителей деревенских. Рады бы они помочь, только никому неведомо, в какой глухомани лесной спряталось старая заимка. Раньше знали, хаживали, а как случилось несчастье — у всех словно память отшибло. Наведывается изредка в Микуловку Иван Федосеевич, Дарьюшкин жених непросватанный. А старика Ильи давненько никто не видывал. Стали кликать друзья волхва чародейного — не услышал их волхв, не пришёл на зов. Собрала Арина Степановна травы: богородскую, лиходейную, адамову голову, — прочитала заговор. Явился на зов филин окольцованный. Постарел он: перья поблекли, поредели, глаза помутнели. Полетел филин к лесу. Высоко не поднимается, с крыла на крыло валится — того гляди, на землю грянется. Тропа к старой заимке непроезжая, непрохожая — буераки, буреломы. Словно закрыл кто-то жилище старика Ильи от глаз любопытных. Едва невредимыми остались, пока до места добрались. Встретил их на крыльце волхв одряхлевший. Согнулся, будто сыра земля вниз потянула.
— Дождались мы с братом Ильёй светлого часа — пришли спасители Дарьюшки! Зажились мы — близнецы на свете белом, давно пора костям на покой. Одно держало: как оставить на произвол судьбы дочку заколдованную?
Удивилась Арина: значит, приёмыш старика Ильи — дочка волхва могучего, а сами они братья родные?
— Много воды с той поры утекло. Было нам, близнецам, годочка четыре. Как-то раз зимой, в стужу лютую, постучались в дом, попросились переночевать два странника — дряхлый старик с дочерью. Что за люди вошли, отцу с матерью невдомёк было. На Руси ведь как: напои, накорми, потом об имени спрашивай. Оказался старик колдуном — волхвом. Шёл он на родину, чуя смерти приближение. В ту же ночь он и скончался. А я, мальчишка несмышлёный, поднял с пола ключ медный, который умирающий колдун до последней секундочки в руках держал. Не знал я, что передал волхв чары свои предмету неодушевлённому. Так и стал я против воли наследником колдуна. Перешли в меня силы тайные. Похоронили волхва, ушла его дочка из деревни и меня увела. Но я всегда следил за судьбой брата. Ему и дочку передал, когда понял, что нет в Дарье способностей ведуньи. Решил: пусть живёт среди людей, считает Илью отцом.
Ввёл волхв друзей в горницу — лежит на широкой лавке Дарьюшка, атласным одеялом укрытая. Хороша, свежа, словно сморил её на минуточку лёгкий сон девичий. Повелел волхв Ивану Федосеевичу — сыну солдатки Варвары принести три ведра воды из трёх ключей. Взял ножик серебряный, подержал лезвие в пламени свечи да и надсёк палец Арины Степановны. Брызнула кровь в три ведра, пошли по воде ключевой круги алые. Зашептал колдун рану глубокую, остался на пальце розовый след от пореза. Окатил волхв спящую из трёх ведер. Черпал воду, как солнце по небу движется, а почерпнувши, приговаривал: «Царь ключевой! Дай воды наболтанной, наговоренной — на здоровье Дарье».
Потянулась девица, зевнула, села на лавке. Открыла глаза бездонные, лучистые, огляделась — и ахнула. Стоит перед ней витязь суженый-ряженый, приворожённый. Зарделась Дарьюшка, как маков цвет. А он-то ею не надышится, на красу её не налюбуется. Замерли влюблённые, переглядушками разговаривают. Сердце сердцу весть подает, сердечко сердце чует. Бросился прочь из горницы Иван Федосеевич, жених непросватанный. Любви да огня от людей не утаишь. Тошно ему глядеть на разговоры бессловесные. Тошно нелюбому, постылому — хоть в омут головой! Остановил его старый волхв. Положил руку на плечо, заглянул в глаза. Пошатнулся молодец: и не спит, и не бодрствует. Взял волхв ковш воды ключевой, стал ворожить, наговаривать:
— Гора с горой не сходится, цвет с цветом слипается, трава развивается. От той травы цвет сорву, с собой возьму. Выйду на широкий луг, посмотрю на все четыре стороны, нейдут ли Иван и Дарья. Брошу в чисто поле цвет; как гора с горой не сходится, так и Иван с Дарьей не сойдутся, не сдвинутся. Как увидишь другую девицу, отпустит любовь-присуха сердце измученное.
Окропил колдун наговорённой водой молодца, дал остудной воды испить. Вышла на крыльцо ведунья Арина. Как посмотрел ей в глаза Иван Федосеевич, так голова вкруг пошла:
— Рядом с тобой ходил, а тебя не видел! На коне сидел, а коня искал. Не смогу без тебя ни пить, ни есть, ни жить, ни быть, как без красного солнышка, без ясного месяца!
Попятилась Арина. Не поверила речам истовым: старая-то любовь долго помнится. Щёлкнул волхв пальцами — вылетел из окна филин. Принёс подарок лешего: траву любовную заговорённую. Поджёг волхв траву — окутал Арину лёгкий дымок. Покачнулась она, стала на пол оседать — тут и подхватил Иван Федосеевич ведунью сомлевшую. Любовь не пожар, а вспыхнет — не потушишь…
Полно горе горевать, пора за белы руки принимать, за столы дубовые сажать, за скатерти самобраные, за яства сахарные, за питьё медовое. Пора три свадьбы играть, трём новобрачным князьям с княгинями гостей привечать.
Я там был, мёд-пиво пил, по усам текло, в рот не попало!
Наталья Городецкая "Сказания Земли Русской
по мотивам картин Константина Васильева"
