НИКИТА ХОНИАТ

  Родившийся в малоазийских Хонах (антич. Колоссах) ок. 1155 г. Никита Хониат (в старой литературе иногда ошибочно называвшийся Акоминатом) довольно рано, в девятилетнем возрасте, вместе со своим старшим братом — будущим известным ритором и афинским архиепископом Михаилом — оказывается в Константинополе, где и получает образование, а затем постепенно начинает продвигаться по лестнице государственной службы.

После пребывания в Пафлагонии в начале 80-х гг. в качестве чиновника фиска при Алексее I Комнине (1180-1183) он становится императорским секретарем. В этой же должности уже позже он участвовал в дунайских походах императора Исаака II Ангела в 1187 г. В 1188/1189 гг. Никита занимал высокий пост в финансовом ведомстве, а в 1189 — должность императорского наместника в Филиппополе (совр. Пловдив). При Исааке Ангеле он дослужился до чина грамматика при логофете дрома, затем стал судьей вила (1190/1191), эфором и, наконец, логофетом геникона и даже логофетом секретов, — титул, по распространенному мнению, идентичный в то время высокому чину великого логофета (фактически — главы кабинета правительства). Находясь на вершине власти почти десять лет (примерно с 1195 до февраля 1204 г.), Никита, однако, не принадлежал к категории вершителей судеб государства, не был и доверенным советником василевса. События захвата Константинополя крестоносцами в апреле 1204 г. имели для писателя губительные последствия. Потеряв все имущество, он вынужден был спасать себя и свою семью, взяв с собой лишь рукописи своих сочинений, в Селимврии. Затем, в 1206 г., ненадолго вернувшись в Константинополь, он отправляется в Никею, где оказывается вновь в придворном кругу императора Феодора I Ласкаря, хотя активной политической роли уже не играет. В Никее же Никита Хониат и скончался примерно между 1215 и 1217 гг.

  Прижизненный успех, помимо государственной службы, ритору принесло литературное творчество: его речи и письма, адресованные императорам, описывающие политические события современности, отличались содержательностью и совершенством стиля. Он сочинил стихотворный эпиталамий по случаю свадьбы императора Исаака и Маргариты Венгерской (ок. 1185) и вместе с тем — 27 книг церковного трактата «Догматическое всеоружие или Сокровище православия». Подлинной вершиной его творчества стало историческое сочинение.

  »История», или «Историческое повествование» Никиты Хониата совмещает в себе обобщающие монографии о правлении Иоанна II, Мануила и Андроника Комнинов и императоров из семьи Ангелов (1118-1206) с рассказом о собственных переживаниях, злоключениях, взлетах и падениях: в судьбе автора как бы концентрируются судьбы государства, а жизнь империи состоит из сотен жизней отдельных людей. Так, падение Константинополя в 1204 г. представляется крушением Византийской империи, оно же стало и крушением личной судьбы писателя.

  Записки Никиты Хониата о пережитом, обобщенные в историческом повествовании о судьбах империи его поры, — плод многолетнего труда, начатого еще молодым наблюдательным писателем и продолжавшегося им затем неоднократно вплоть до зрелого возраста. Описав события византийской истории после смерти Алексея I Комнина вплоть до латинского завоевания столицы, Никита Хониат затем, узнав о поражении латинян в Болгарии через год после их триумфа в Константинополе, продолжил повествование. В сохранившемся тексте оно доведено до похода Генриха против болгар в 1206 г. с приложением рассказа о памятниках искусства Константинополя, пострадавших от крестоносцев. Если начальные книги «Истории» писались с использованием сочинений предшественников — Киннама, Евстафия, то с 80-х гг., времени начала работы автора над историографическим сочинением, исторический материал передается на страницах повествования из первых рук.

  Немало в историческом сочинении Никиты Хониата и свидетельств о Руси. Так, сообщается, что венгерский король Гейза II (в 1151 г.) оказал помощь своему родственнику (князю Изяславу Мстиславичу) в войне с «соседними Росами», т.е. с Владимирком Галицким, ибо Галицкая Русь считалась сопредельным с Венгрией княжеством.

  Много говорится о Руси и в связи с эпопеей бегства Андроника Комнина (будущего императора) из тюрьмы вплоть до его возвращения в 1165 г. из «Галицы». «Галицей» же Никита Хониат называет одну из «топархий росов», которых еще считает «гиперборейскими скифами». Описываются обстоятельства бегства Андроника в Галич, его арест «влахами» по пути, хитрости беглеца, благодаря которым ему удается избежать опасности и добраться до Галича. Весь последний год перед возвращением в Византию Андроник находился при дворе «правителя Галицы», участвуя с ним в совместных пирах и охотах. Вновь вспоминает Никита Хониат о странствиях Андроника в связи с рассказами о злодеяниях его в то время, когда он был императором (1183-1185): писатель напоминает (подразумевая, конечно, еврипидову трагедию о Ифигении) об обычае тавроскифов убивать иноземцев, а ниже замечает, что страсть к зверствам и крови Андроник позаимствовал у народов, среди которых странствовал по свету. Пребывание Андроника на Руси нашло отражение и в его быту: палаты последнего императора-Комнина имели настенные росписи с изображением диковинного зверя, водящегося в «Тавроскифии», — зубра, русское название которого Никита Хониат воспроизводит в греческой транскрипции. И после свержения с престола в 1185 г. Андроник вновь пытается бежать к «тавроскифам» — на Русь.

  Вновь к Руси повествование Никиты Хониата возвращается в связи с сообщением о нашествии болгар и куманов ок. 1200/1202 гг. Помощь Византии оказал, напав на половцев, правитель Галины Роман, вняв мольбам архипастыря, т.е. митрополита (или епископа) на Руси. Тем самым росы проявили себя как «христианнейший народ». Примерно этим же временем Никита Хониат датирует и начало княжеских междоусобиц на Руси, когда Роман обагрил свой меч в родственной крови, одолев властителя «Киавы» (т.е. Киева) Рюрика. Однако пример братоубийственной вражды «тавроскифы» получили именно из Константинополя, замечает историк, намекая на обстоятельства прихода к власти в Византии Алексея III Ангела (1195), затем — возвращения Исаака II вместе с сыном Алексеем IV Ангелом (1203) и их окончательного низвержения Алексеем V Дукой Мурчуфлом (1204).

  Издание: Nicetae Choniatae Historia / Rec. J.-P. van Dieten. Berolini en Novi Eboraci, 1975.

  Перевод: Никита Хониат. История / Под ред. В.И. Долоцкого, Н.В. Ченцова. СПб., 1860-1862. Т. 1-2 (2-е изд.: Рязань, 2003. Т. 1-2) (переводчик не указан).

  Литература: Успенский 1874; Успенский 1879; Neumann 1888. S. 103-105; Грот 1889; Krumbacher 1897. S. 91-93, 281-286; Chalandon 1912. P. ХХII-XXXIV; Васильевский 1930. С. 76-79; Grecu 1949. Vol. 7. P. 194-204; Grabler 1962-1963. Bd. 11-12. S. 57-78; Grabler 1960. S. 190-193; Каждан 1963. Т. 24. P. 4-31; Van Dieten 1964. S. 302-328; Jurewicz 1970; Златарски 1967-1971. Т. 2. С. 522-523; Van Dieten 1971; Каждан 1972. С. 294-299; Каждан 1973; Hunger 1978. Bd. 1. S. 429-441; Досталова 1982. Т. 43. С. 31-33; Moravcsik ВТ П. S. 444-450; Бибиков 1998. С. 197-206; Бибиков 1999. С. 136-155, 199-261; Каждан 2005.

ИСТОРИЧЕСКОЕ ПОВЕСТВОВАНИЕ

  (1122 г.) На пятом году царствования Иоанн¹ выступает в поход против скифов², которые стали опустошать Фракию, уничтожая хуже саранчи все, что ни встречалось. Собрав ромейские войска, он вооружился как можно сильнее, не только потому, что неприятелей было почти бесчисленное множество, но и потому, что варвары выказывали надменность и с хвастовством смело и сильно наступали. К тому же он, кажется, вспомнил, что потерпел прежде, когда ромейским скипетром владел Алексей Комнин³ и когда занята была Фракия и опустошена большая часть Македонии. Сначала, употребив военную хитрость, император отправляет к скифам послов, которые говорили на одном с ними языке, чтобы как-нибудь склонить их к договору и отвратить от войны всех или, по крайней мере, некоторых из них, так как они разделялись на многие племена и отдельно раскидывали свои шатры. Заманив к себе этим способом некоторых из их начальников, он оказывал им всяческую любезность, предложил роскошное угощение, очаровал и обворожил их подарками, состоявшими из шелковых одежд и серебряных чаш и сосудов. Отуманив и расстроив такими ласками умы скифов, он решился, нисколько не медля, вывести против них войско и вступить с ними в сражение, пока они находятся еще в нерешительности и склоняются то туда, то сюда, то есть — и думают заключить с ромеями союз вследствие сделанных им обещаний, и хотят отважиться на войну, как уже прежде привыкшие побеждать. Итак, поднявшись из пределов Верои⁴, где стоял лагерем, он в сумерки нападает на скифов. Тогда происходит страшная свалка и завязывается ужаснейшая из когда-либо бывших битва. Ибо и скифы мужественно встретили наше войско, наводя ужас своими конными атаками, метанием стрел и криками при нападениях, и ромеи, однажды вступив в бой, решились сражаться с тем, чтобы победить или умереть. При этом и сам император, имея при себе друзей и определенное число телохранителей, всегда как-то являлся на помощь там, где была опасность. Между тем скифы, руководимые одною нуждою, изобретательницею всего полезного, из предосторожности ухитрились во время этой битвы вот на что. Собрав все повозки, они расположили их в виде круга и, поставив на них немалое число своего войска, пользовались ими как валом⁵. Вместе с тем, оставив между ними косые проходы, они, когда теснимы были ромеями и принуждены были бежать, уходили за повозки, как за крепкую стену, и оттого не подвергались невыгодам бегства, а потом, отдохнув, опять выходили оттуда, как бы через открытые ворота, и мужественно сражались. Таким образом эта битва была почти настоящим штурмом стен, внезапно воздвигнутых скифами среди открытого поля, и оттого ромеи напрасно истощались в усилиях. Тогда-то Иоанн показал своим подданным образец мудрости, ибо он не только был умный и находчивый советник, но и первый исполнял на деле то, что предписывал военачальникам и войскам. То было дело необыкновенное и свидетельствовало о его великом благочестии. Когда неприятели всею массою напали на ромеев и с особенною отвагою вступили в бой и когда ромейские фаланги изнемогали, — он, став пред иконою Богоматери и с воплем и умоляющим видом взирая на нее, проливал слезы, более горячие, чем пот воинов. И небесплодно было это его действие: напротив, он тотчас же облекся силою свыше и прогнал войска скифские, как некогда Моисей простиранием рук рассеял полчища амаликитян⁶. Взяв телохранителей, которые защищаются длинными щитами и заостренными с одной стороны секирами⁷, он несокрушимою стеною устремляется на скифов. И когда устроенное из повозок укрепление ими было разрушено и оттого бой сделался рукопашным, — враги опрокидываются и обращаются в бесславное бегство, а ромеи смело их преследуют. Тогда тысячами падают эти обитатели повозок, и лагерь их разграбляется. Что же касается до военнопленных, то их оказывается бесчисленное множество, равно как и тех, которые добровольно отдались из любви к пленным единоземцам, так что из них в одной западной ромейской провинции составлены были целые селения, от которых небольшие остатки существуют еще и доселе. Немалое также число их включено было в союзные когорты, но еще более значительные толпы, взятые войском, были проданы.

  Одержав столь знаменитую победу над скифами и достигнув такого великого торжества, Иоанн воздает благодарение Богу, учредив в память этого события и во свидетельство благодарности так называемый у нас «печенежский Праздник»…

  Между тем и сам император⁸, спустя немного времени, отправился в поход с войском. На пути, при первой же встрече, он прогнал скифов, которые, перейдя Истр, опустошали области при горе Гем⁹, — и, выступив из Филиппополя¹⁰, пошел прямо в Кефалинию¹¹…

  (1150 г.) …А сам император, узнав, что властитель Сербии снова злодействует на границах и поступает хуже прежнего, так что заключил даже союз против ромеев с соседними пеонцами¹², с пренебрежением выступает против них с небольшою частью войска, полагая, что они не в состоянии с ним бороться. Но они выказали неожиданное сопротивление и мужественно встретили предстоящую войну, получив весьма сильное вспомогательное войско от гуннов¹³. В это-то время и Иоанн Кантакузин¹⁴, вступив в бой с варварами и сражаясь до того, что и сам наносил и принимал удары, — потерял пальцы на руках, подвергшись нападению целой толпы сербов. Да и сам император имел единоборство с архижупаном¹⁵Вакхином, — человеком богатырского телосложения и с сильно развитыми мышцами рук. Вакхин ударил императора в лицо и разбил вдребезги опущенную железную сетку шлема, закрывавшую глаза его, а император пронзил мечом его руку и, этим лишив его возможности сражаться, взял его живым в плен. Когда же наконец и здесь ромеев озарил блеск победы и варвары рассеялись, подобно тучам, и после неблагополучного начала война окончилась весьма счастливо, — император, еще не стерши с лица пыли после прежнего сражения и еще покрытый горячим потом, идет войною против угров. Он ставил им в вину то, что они помогали сербам, и хотел воспользоваться отсутствием их защитника, так как король угров¹⁶был тогда вне отечества и сражался с соседними росами.

  (1155 г.) …В это же время и скифы¹⁷, переправившись через Истр, стали разорять ромейские крепости, лежащие на этой реке. Против них выслан был некто Каламан¹⁸. Но он неудачно повел войну против скифов и потерпел совершенное поражение; полки его были разбиты и потеряли много храбрых людей, да и сам он умер от полученных им смертельных ран. А скифы, разграбив по своему обыкновению все, что попадалось им на пути, и навьючив лошадей добычей, отправились в обратный путь. Для них ничего не стоит переправа через Истр, они легко выходят на грабеж и без труда возвращаются назад. Оружие их составляют: колчан, повешенный сбоку на поясе, кривой лук и стрелы. Некоторые, впрочем, употребляют и копья и ими действуют на войне. Один и тот же конь и носит скифа во время тягостной войны, и доставляет пищу, когда разрезают его жилу, а если это кобылица, то, говорят, она удовлетворяет и скотской похоти варвара. Для переправы чрез реку скифы используют кожаные мешки, наполненные соломой и так хорошо сшитые, что в них не проникает ни малейшая капля воды. Скиф садится верхом на такой мешок, привязав его к конскому хвосту, кладет на него седло и все военные принадлежности и таким образом, пользуясь при переправе конем, как судно парусом, легко переплывает через всю ширину Истра.

Император Иоанн II Комнин и императрица Ирина

  (1165 г.) …В это же время возвратился в отечество и Андроник¹⁹, снова бежавший из заключения и проживавший в Галице. Галица — это одна из топархий, принадлежащих росам, которых называют также гиперборейскими скифами. А убежал Андроник вот каким образом. Он притворился больным, и ему назначен был в услужение молодой комнатный слуга из иноземцев и притом плохо знавший наш язык. Этому слуге, — так как ему только одному и доступен был вход в тюрьму, — Андроник поручает унести потихоньку ключи от дверей башни в то время, когда стражи, порядочно подвыпив, уснут после обеда, и с этих ключей сделать из воска точный отпечаток, так чтобы он во всем соответствовал подлиннику и вполне походил на него. Невольник исполняет приказание и приносит Андронику слепки ключей. Андроник поручает ему показать их сыну своему Мануилу и сказать, чтобы он, как можно скорее, приказал сделать из меди такие же ключи, и кроме того, — чтобы в амфоры, в которых приносится ему к обеду вино, положил льняные веревочки, клубки ниток и тонкие шнурки. Когда это приведено было в исполнение, — замки ночью отпираются, темница без труда отворяется и Андроник, при содействии невольника, который помогал ему в этом деле, получив от него подарок, — выходит с веревками в руках… Достигши Меливота²⁰, он садится здесь на приготовленных для него лошадей и бежит прямо в Анхиал²¹. По прибытии сюда, он открывается Пупаке²², который первый, как я уже сказал, взошел на лестницу на острове Корифо²³, — и, получив от него съестные припасы на дорогу и проводников, отправляется в Галицу. Но когда Андроник считал уже себя вне опасности, так как уже скрылся от преследований и достиг пределов Галицы, куда стремился, как в спасительное убежище, тогда-то именно он и попадается в сети ловцов. Влахи²⁴, предупрежденные молвою о его бегстве, схватили его и опять повели назад к императору. Не имея для себя ни в ком ни спасителя и избавителя, ни друга-защитника, без оружия, без слуги, этот изобретательный человек опять нашел себе пособие в своей хитрости. Чтобы обмануть тех, которые вели его, он притворился, будто страдает поносом, часто сходил с лошади и, отойдя в сторону, готовился к отправлению естественной нужды, отделялся от спутников и оставался один, как будто его действительно беспокоил понос. Много раз он делал так и днем, и ночью и наконец обманул своих спутников. Однажды, поднявшись в темноте, он воткнул в землю палку, на которую опирался в дороге как человек больной, надел на нее хламиду, наложил сверху шляпу и таким образом, сделав нечто похожее на человека, присевшего для отправления естественной нужды, предоставил стражам наблюдать, вместо себя, за этим чучелом, а сам, тайно пробравшись в росший там лес, полетел, как серна, освободившаяся от тенет, или птица, вырвавшаяся из западни. Когда стражи увидели наконец его проделку, они бросились бежать вперед, полагая, что Андроник следует тому же направлению, по которому шел прежде. Но он обратился назад и другим путем направился в Галицу… Что же касается Андроника, — он принят был правителем Галицы с распростертыми объятиями, пробыл у него довольно долго и до того привязал его к себе, что вместе с ним и охотился, и заседал в совете, и жил в одном с ним доме и вместе обедал.

  Между тем император Мануил считал бегство двоюродного брата и удаление его из отечества личным для себя бесчестием. К тому же ему казалось и подозрительным долговременное его отсутствие, так как ходили уже слухи, что он собирает многочисленную скифскую конницу с намерением вторгнуться в ромейские пределы. Поэтому он признал делом, как говорят, первой важности — возвратить Андроника. С этой целью он приглашает его оттуда и, после дружеских уверений с той и другой стороны, действительно принимает странника в свои объятия…

  …О вонь смрада, которую обоняет не Господь, но сонм Эринний и злодей Андроник! Слыша, что древние приносили в жертву волов и служили божеству курением, он не захотел следовать их примеру, но, как видно из его дел, имея душу более безжалостную, чем самые лютые когда-либо бывшие люди, решился, по своей злобе, приносить в жертву людей, презрев христианские законы, которые заповедывают скорее спасать, чем губить душу, и объявляют целый мир недостойным ее. Какой безумный Камбис, или жестокий Тарквиний, или Эхет и Фаларис — эти дикие и зверские люди сделали что-нибудь подобное?²⁵ Кто из тавроскифов, у которых положено законом убивать чужеземцев²⁶ и обычаями которых заразился этот много скитавшийся старик, так свирепствовал над своим пленником?

  (ок. 1185 г.) …Наконец, он²⁷ построил возле храма Сорока мучеников великолепные палаты, которые должны были служить для него помещением, когда он приходил в церковь. Не имея возможности расписать в них живописью или изобразить мозаикой дела, недавно им совершенные, он обратился к тому, чем занимался до воцарения. Таким образом живопись представляла конскую езду, псовую охоту, крик птиц, лай собак, погоню за оленями и травлю зайцев, пронзенного копьем кабана и раненого зубра (этот зверь больше сказочного медведя и пестрого леопарда и водится преимущественно у тавроскифов), сельскую жизнь с ее палатками, наскоро приготовленный обед из пойманной добычи, самого Андроника, собственными руками разрубающего на части мясо оленя или кабана и тщательно его поджаривающего на огне, и другие предметы в том же роде, свидетельствующие о жизни человека, у которого вся надежда на лук, меч и быстроногого коня и который бежит из отечества по своей глупости или по добродетели…

  …Когда же толпа разнесла ворота, называемые Карейскими, и ворвалась во дворец, Андроник обратился в бегство. …Андроник поспешно отправился в намеченный путь. Предположил же он бежать к тавроскифам, потому что все ромейские области, как и владения других народов, считал для себя небезопасными.

  …Между тем Исаак²⁸, прожив немало дней в Большом дворце, переезжает во Влахернский дворец и здесь получает известие об аресте Андроника. Взят же был Андроник таким образом. По пути во время своего бегства он приезжает в Хилу²⁹, в сопровождении немногих слуг. бывших при нем еще до воцарения, и с двумя взятыми им женщинами. Жители того места, видя, что на нем нет никаких царских украшений, но что он, как беглец, спешит переправиться к тавроскифам³⁰ и что его никто не преследует, и не осмелились и никак не сочли возможным задержать его…

  (1185 г.) …Виновники зла, предводители мятежного войска [болгар], то есть Петр и Асан, со всей своей изменнической дружиной, подобно упоминаемому в Евангелии стаду свиней, устремившемуся в море, бросились в Истр и, переправившись через него, соединились с соседними скифами³¹. К сожалению, император³², при совершенном отсутствии всякого сопротивления имея возможность обойти всю Мисию³³и поставить гарнизоны в тамошних городах, из которых многие лежат вдоль Гема и большая часть которых, или даже почти все, построена на крутых скалах в заоблачной высоте, не сделал ничего подобного, но, предав огню хлебные скирды и польстившись на притворное раскаяние явившихся к нему влахов, немедленно поворотил в обратный путь, оставив все дела там еще далеко не разрешенными, так что он только возбудил в варварах еще большее презрение к ромеям и еще более их одушевил…

  …Между тем Асан, с толпой своих варваров переправившись через Истр и соединившись со скифами, набрал там по мере надобности многочисленное союзное войско и потом опять возвратился в свое отечество Мисию³⁴. Найдя ее совершенно очищенной и оставленной ромейским войском, варвары ворвались в нее с большим шумом, как будто привели с собой из Скифии целые полки демонов. Теперь они уже не довольствовались тем, чтобы охранять свою собственную независимость и удержать господство над одною Мисией, но решились учинить как можно больше вреда ромеям и соединить Мисию и Болгарию в одно владение, как это было давно когда-то. Впрочем, может быть, дело кончилось бы и благополучно, если бы император опять сам выступил против мятежников. К сожалению, он отложил свое личное участие в войне против них до другого времени и вверил командование войском своему дяде по отцу, севастократору Иоанну³⁵…

  …Между тем василевс [Исаак Ангел], жалея, что в первый свой поход против мисийцев³⁶ не распорядился их страною надлежащим образом и возвратился из нее с такой поспешностью, как будто его по пятам преследовал неприятель, даже не оставив в ее крепостях ромейских гарнизонов и не взяв у неприятеля благонадежных заложников, теперь опять решился идти в Мисию. Не теряя времени, он выступил из столицы с небольшим войском, какое при нем было, — так как получил известие, что мисийцы уже не рыщут только по горам и холмам, но, усилившись наемным скифским войском, спустились к окрестностям Агатополя и страшно опустошают их, принося «Термерово несчастье»³⁷, — между тем по призыву его собиралось и остальное войско. Император хотел противопоставить неожиданному и быстрому нападению варваров столь же быстрый отпор, надеясь, что и врагов удержит, и в своих возбудит живейшую готовность следовать за собой в этот второй поход против влахов, если сам первый немедленно поднимет против них оружие и сядет на бранного коня…

  …Итак, император, взяв с собой около двух тысяч отборных воинов, хорошо вооруженных и снабженных добрыми конями, выступил из Таврокома против неприятеля один, приказав обозу и обозной прислуге следовать в Адрианополь³⁸…

  …Наконец, мы заметили и ясно увидели неприятельское войско, — так как и я был здесь, состоя при императоре в должности младшего секретаря. Мгновенно скифы³⁹ и влахи, поручив добычу отдельному отряду с тем, чтобы он пробирался кратчайшей дорогой и поспешно продолжал путь до самых гор, сомкнулись и храбро встретили натиск ромейской конницы, сражаясь своим отечественным обычным способом. Обыкновенно они бросаются на противников, осыпают их тысячами стрел и ударяют в копья, но через короткое время меняют нападение на бегство и начинают заманивать неприятеля в погоню за собою; потом вдруг поворачиваются лицом к настигающим, бросаются на них быстрее птиц, рассекающих воздух, и вступают опять в бой, всякий раз — с новым мужеством и с большей против прежнего отвагою. Повторив этот маневр и теперь много раз, так что ромеи стали уже явно ослабевать, они оставили его потом, обнажили мечи и с страшным воинственным криком, быстрее мысли, бросились на ромеев и начали косить без разбора — и нападавших, и обращавшихся в бегство. По всей вероятности, скифы, снискав великую славу, действительно посмеялись бы в этот день над нами и мы были бы преданы на позор народу зверскому, если бы не подоспел на помощь сам император, имевший при себе еще совершенно свежую фалангу, и если бы громкий звук труб прибывшего отряда, гул медноустых рогов, огласивший поле сражения, и вид драконовых изображений, развевавшихся по ветру на древках копьев, не увеличили в их устрашенном неожиданностью воображении численности нашего войска. Таким образом вырвав тогда кое-что из неприятельской добычи, словно из звериных челюстей, император направился после битвы назад к Адрианополю, оставив дорогу, по которой предполагал идти. Но так как варвары не успокаивались, то он опять поворотил на дорогу, которую перед тем оставил. В самом деле, ему удалось при Веррое⁴⁰ остановить набеги скифов и мисийцев как благодаря помощи людей опытных в военном деле, так и благодаря своим личным распоряжениям. Тем не менее варвары, хотя боялись ромеев и везде обращались в бегство, где только появлялся император, однако всякий раз украдкой снова принимались за свои дела, вторгаясь где-нибудь как будто с целью дать битву и заставляя там ожидать своего нападения, а между тем в действительности нападая совсем в другом месте и всегда имея какой-нибудь успех. Когда император спешил к Агатополю, чтобы там остановить их набеги, они грабили селения вблизи Филиппополя. Как скоро он направлялся к месту, которое от них страдало, они тотчас устремлялись туда, откуда уходил император. Их набегами управлял один из упомянутых мною братьев, Асан, человек необыкновенно ловкий и в затруднительных обстоятельствах чрезвычайно находчивый…

  …Так как дела на западе становились, между тем, все хуже и хуже, и влахи вместе с команами постоянно производили разорительные и опустошительные набеги на ромейские области, то император снова предпринял поход против них. Действительно, пройдя мимо Анхиала, он обходом проник в Гем; но скоро уверился, что не в состоянии будет совершить что-нибудь достойное царского присутствия в войске, и решил кончить поход в два месяца…

  (1194 г.) Именно, желая прекратить набеги и грабительства влахов, действовавших в союзе со скифами, и будучи глубоко поражен тем, что Алексей Гид и Василий Ватац, — из которых первый был главою восточных войск, а последний западных, — сразившись с неприятелем близ города Аркадиополя⁴¹, не только не получили никакого перевеса, но Гид едва спасся позорным бегством, потеряв лучшую часть своего войска, а Ватац погиб со всею армией, император решился сам, под личною своею командой, открыть наступательную войну против врагов…

  Между тем Асан большую и лучшую часть своего войска разместил по разным частям в засады. Не предвидя этой стратегической тонкости и хитрости, Исаак⁴² с таким неистовым пылом устремился на врагов, как будто несомненно должен был победить и обратить их в бегство. Поэтому, когда наконец вошли в дело отряды, бывшие в засадах, он, как бы накрытый со всех сторон сетями, потерял большую часть своего войска и в заключение сам был взят в плен скифами. После этого неприятель, как лев на стадо, безбоязненно бросился на добычу и грабеж, так как ромеи уже не сопротивлялись, но все, кто еще не пал в битве жертвою меча, со страхом обратились в бегство и, сколько можно поспешнее, укрылись в городе Серрах⁴³. Взявший севастократора в плен скиф всячески старался укрыть его от взоров Асана, соблазняясь корыстною надеждою, что если ему удастся увести его от влахов в свою сторону, то император ромеев заплатит за него большой выкуп. Но так как разнеслась молва, что взят в плен полководец, то после тщательного розыска севастократор был найден и представлен Асану. Так кончилась эта битва…

  (1197-1200 г.) …Действительно, этот человек⁴⁴ очень много потрудился в окрестностях Филиппополя; он был драгоценной оградою для ромеев против своих родичей, которые в союзе со скифами производили постоянные вторжения в ромейские области, опустошая все на пути, и самым деятельным помощником царю в тех редких случаях, когда царь решался сам вступить в поле. Но кто в состоянии исчислить все набеги скифов и влахов в каждую пору года или рассказать, какие ужасные злодейства они производили? Пустынность всей страны поблизости к Гему и разорение Македонии и Фракии, конечно, лучше всяких памятников с надписями и яснее всякой истории свидетельствуют о том, что там совершалось…

  …После того, отправившись в предстоявший путь, император⁴⁵ уехал в Кипселлы⁴⁶, имея в виду сделать что-нибудь для блага городов фракийской области, приведенных в бедственное положение нашествиями влахов и скифов…

  (1199 г.) …Не успевши совершенно оправиться от болезни и еще не имея силы стоять на ногах, император выступил в поход и отправился в Кипселлы со всеми необходимыми запасами для войны. Между тем, пока он был болен, скифы с частью влахов, пришедши из-за Истра во Фракию, в самый день ежегодного воспоминания мученика Христова Георгия произвели опустошительное нападение на беззащитные окрестности городов Месины и Чурула⁴⁷. Как известно было, варвары хотели и условились с проводниками напасть прежде всего на Куперий (местечко, лежащее по соседству с Чурулом, где совершался в это время праздник в честь мученика и обыкновенно собиралось огромное стечение народа). Но так как с утра лежал по земле густой туман, то большая часть варваров, потерявши настоящую дорогу, сбилась совсем в другую сторону и ушла на взморье к самому Редесту⁴⁸; так что только небольшой отряд их вторгся в Куперий. Поэтому они не успели проникнуть в храм и принадлежавшие к нему пристройки. Собравшийся на празднество в честь мученика народ, видя, что лучше принять поскорее какие-нибудь меры, нежели обречь себя на страдание, ничего не делая, собрал наскоро телеги, огородил ими храм и таким образом укрыл себя от прямого, непосредственного нападения варваров, а известно, что скифы н доселе избегают непривычной для них осады укреплений, полевых ли, или городских, — что они одним натиском подобно бурному вихрю бросаются лицом к лицу на противников и потом обыкновенно отступают к себе назад. Что же касается тех, которые, оставив храм, хотели спастись бегством в город Чурул, то все они поголовно были пленены варварами, не успевши достигнуть чурульской крепости. Между тем, без всякого сомнения, никто из них не попался бы в плен, если бы один негодный лохмотник, пришедший сюда из Антигонова монастыря за сбором во время праздника подаяний, доставил по назначению предписание, которое послал с ним начальник здешней местности Феодор Врана. Запрещая стечение народа в Куперий, Врана уведомлял о предполагаемом вторжении сюда скифов и предлагал богомольцам на выбор одно из двух, — или послушаться его приказаний и избегнуть всякой опасности, или не слушать их и идти навстречу верной смерти. Но его доверенный посол, — человек, совершенно отрекшийся от мира, прервавший все связи с светом и добровольно облекшийся в рубище Христово, — опасаясь в случае, если народ рассеется, не досчитаться в своем сборе статира меди, заложил письмо в пазуху и спрятал его, как будто во тьме, под своим черным платьем; в то же время он уверял всех, — как будто корысть, любостяжание и пройдошество особенно изощряют дар пророческого предведения, — что бояться нечего и что слухи вообще, часто искажая истину, не дают верных известий. Таким образом скифы собрали большую добычу и возвращались назад. Узнав о возвращении их, ромейское войско, составлявшее гарнизон Визии⁴⁹, пересекло им дорогу. Оба войска встретились, и наше одержало верх: скифы, потерявши многих убитыми, были обращены в бегство; значительнейшая часть их добычи отнята обратно. К сожалению, наше торжество продолжалось недолго; потому что природная, безумная и неудержимая никакими обстоятельствами жадность ромеев уничтожила победу. Совершенно предавшись грабежу и расхищению того, что везли скифы, ограбивши ромейские селения, ромейское войско дало возможность пораженному и обращенному в бегство неприятелю снова начать битву и затем принуждено было в свою очередь само спасаться бегством.

  (1199 г.) В это время вторглись скифы [куманы]. Настоящее нашествие их было огромнее и ужаснее всех прежних. Разделившись на четыре отряда, они прошли всю Македонию, нападая даже на укрепленные города и гористые местности; так что проникли в гору Ган⁵⁰, разграбили многие монастыри и перебили монахов. В общем ужасе никто не решался оказать им сопротивление; потому что на их стороне было большинство и приходилось сражаться, не щадя своей жизни…

  (1200/1201 г.) …В следующий год влахи вместе с команами опять произвели нашествие на ромейские владения и, опустошив самые лучшие области, возвратились обратно, не встретив нигде сопротивления. Может быть, они подступили бы даже к земляным воротам Константинополя и устремились против самой столицы, если бы христианнейший народ русский и стоящие во главе его князья, частью по собственному побуждению, частью уступая мольбам своего архипастыря, не показали в высшей степени замечательной и искренней готовности помочь ромеям, приняв участие в них, как народе христианском, каждый год несколько раз подвергающемся нашествию варваров, пленению и продаже в рабство народам нехристианским. Именно Роман⁵¹, князь Галицкий, быстро приготовившись, собрал храбрую и многочисленную дружину, напал на коман и, безостановочно прошедши их землю, разграбил и опустошил ее. Повторив несколько раз такое нападение во славу и величие святой христианской веры, которой самая малейшая частица, каково, например, зерно горчичное, способна переставлять горы и передвигать утесы, он остановил набеги коман и прекратил те ужасные бедствия, которые терпели от них ромеи, подавая таким образом единоверному народу неожиданную помощь, непредвиденное заступление и, так сказать, Самим Богом ниспосланную защиту. Сверх того загорелись тогда распри между самими этими тавроскифами; именно, этот же самый Роман и правитель Киева Рюрик⁵² обагрили мечи в крови своих единоплеменников. Из них Роман, как более крепкий силою и более славный искусством, одержал победу, причем также истребил множество коман, которые помогали в борьбе Рюрику, составляя сильнейшую и могущественнейшую часть его войска…

  (1202 г.) …Потом названные нами сыновья Неемана⁵³, забыв братскую любовь, поссорились и сами между собою и, начав междоусобную распрю, вошли в один разряд с теми братьями, о которых мы не так давно сказали, что властолюбие и испорченность нравов подавили в них все естественные чувства природы: Волк, одержав перевес, лишил Стефана престола и изгнал из отечества. Так пример братоубийства, показанный в Царьграде, сделался как бы образцом, моделью или даже общим правилом для всех концов земли; так что не только персидские, тавроскифские⁵⁴, далматские, как теперь или несколько позже паннонские государи, но и владетельные лица разных других народов, обнажив мечи против единокровных родственников, наполнили свои отечества убийствами и мятежами!

  (1204 г.) …В то время как ромеи, заняв Адрианополь и Дидимотих, держались в этой стороне, пользуясь значительным подкреплением влахов, Иоанн⁵⁵ привел собственные полки и почти бесчисленное вспомогательное войско из скифов, стараясь всеми мерами скрыть от латинян многочисленность своего ополчения. Между тем Балдуин⁵⁶ и трое других главных вождей (так как граф Сен Поль уже скончался и погребен был в Манганском монастыре, в склепе севасты Склирены). получив известие о восстании ромеев, немедленно выслали войско для возвращения восставших городов к повиновению. Таким образом Визия и Чурул смирились и возвратились к прежней покорности. Но город Аркадиополь оказал сопротивление. При приближении латинского войска все зажиточные и порядочные обыватели выбрались из него; между тем ночью вступили в него ромеи, для которых он был родиной, со своими союзниками. Приблизившись к городу, латиняне сначала сделали роздых, оставаясь в вооружении и отдельными отрядами производя наблюдение над городскими стенами; но на рассвете, увидав, что ромеи не держатся ни строя, ни каких бы то ни было правил военного порядка, что они даже не вполне достаточно вооружены, построились и приготовились к битве, несколько отступив от стен. Смело выступили против них ромеи, приписывая робости их осторожное отступление, — бросились за городские ворота и завязали с неприятелем битву; к сожалению, после недолговременной борьбы они принуждены были обратиться в бегство. Тогда открылось печальное и жалкое зрелище: не давая пощады никому и рубя все мечом, латиняне упоили землю кровью, и никто из павших не удостоился погребения. Впрочем, этим только и ограничилось в своих действиях передовое латинское войско, не смея простираться далее; потому что со всех сторон окружали его ромеи и влахи с частью скифов, занимавшие также город Адрианополь, куда все стекались как в спасительное убежище. В марте месяце выступил сам помазанный на царство Балдуин с графом Людовиком де Блуа и вслед за ними — венецианский дож Генрих Дандуло⁵⁷, каждый со своими собственными отрядами. Подступив к Адрианополю и расположившись около него лагерем вне выстрелов, на следующий день они приблизили войска к стене и поставили орудия. Так как, однако, осажденные защищались крепко, то в продолжение значительного времени латиняне, при несокрушимой прочности стен, ничего более не успели сделать, как только стреляли и в свою очередь сами были обстреливаемы. Наконец, они придумали поднять основы стен рычагами и таким образом неожиданно вдруг потрясти самые стены. С этой целью они начали подкапываться под них, сколько было возможно, издали: земля незаметно выносилась из подкопов; самые подкопы подпирались подставками из сухого леса, и работа шла быстро при множестве рук. Со своей стороны ромеи против них также вымышляли средства к спасению города. Но не прошло еще достаточного числа дней в этой подземной борьбе, как подоспел Иоанн. Немедленно, отрядив часть скифского войска, он приказал сделать нападение на стада скота для продовольствия и табуны лошадей, которые паслись на лугах около латинского лагеря, желая такого рода стратегическим опытом изведать характер неприятелей и приемы их военных действий. Едва только появился скифский отряд, как латиняне, с неистовою быстротой взявшись за коней и копья, неудержимо бросились на скифов, которые, в свою очередь, поворотив тыл, пустились в соответственно быстрое отступление, стреляя назад и в то же время не забывая бежать вперед. Латиняне сильно гнались за ними, желая их настигнуть; но, разумеется, ничего не могли сделать, гонясь за войском легко вооруженным и быстролетным. Тем и кончилось тогда это дело. После того Иоанн расположился со своим войском в оврагах, засел в ущелья, прикрылся холмистыми возвышенностями, стараясь, чтобы противники не заметили его присутствия, и выслал еще более значительный отряд скифской дружины⁵⁸, бывшей под предводительством Коцы⁵⁹, для вторичного нападения на латинский лагерь, приказав ему действовать по-прежнему и возвращаться назад к месту, где было расположено войско, тою же дорогою, какою возвращался прежде. Как только латиняне опять увидели скифов, поспешно и мгновенно вооружившись, они бросились на них, потрясая копьями, еще с большей стремительностью, чем недавно перед тем, и преследовали их еще далее. А так как скифы, почти нисколько не стреляя назад, подвигались вперед чрезвычайно скоро, потому что при всей легкости вооружения неслись на конях, отличавшихся особенной быстротою бега, то латиняне не заметили, как далеко увлеклись своим преследованием, и по неведению попали в те места, где были устроены силки, засады, западни. Сами усталые от усиленного преследования, с явно уже обессилившими своими конями, они очнулись среди свежих скифских войск и были сдавлены со всех сторон; потому что скифы обступили их совершенно кругом. Бой сделался рукопашным. Подавляя их своею многочисленностью, — так как каждого обступило несколько человек, — скифы стаскивали их с седел, рубили шеи им, жестоковыйным, косами, душили их арканами, рвали на части их коней. Налегши своей массой подобно черной и густой туче, они не оставили латинянам ни малейшей возможности ни продолжать сражение в боевом порядке, ни отступить. Так пала самая отборная часть латинского войска, знаменитая силою своих копьев. Пал и граф Людовик де Блуа. Балдуин был взят в плен и отправлен в Мисию: там его привели в Тернов⁶⁰, заключили в темницу и заковали в цепи до самой шеи…

Портреты девяти византийских императоров XIII - начала XIV в.

  Итак, двенадцатого числа месяца апреля, седьмого индикта, шесть тысяч семьсот двенадцатого года⁶¹ Царьград был взят латинянами, а пятнадцатого числа того же месяца, восьмого индикта, латиняне были побеждены скифами. Но что же далее? Другой бич, гораздо более тяжелый и многобедственный, заблистал теперь над ромеями. Мстя за ромеев и в то же время, по-видимому, враждуя против них, Иоанн мисийский⁶² отдал на разграбление скифам все близкие к Византию⁶³ пригороды, платившие дань латинянам. Тогда открылось нового рода ужасное бедствие, необычайное и превосходившее всякое наказание Божие. Одну и ту же землю, одних и тех же людей измождали два народа, нападая то оба вместе, то один после другого. Скифы при нападениях опустошали все, что ни попадалось, и иногда, после бичевания, вешали отличавшихся красотою пленников, принося их в жертву своим демонам; латиняне также, ожесточенные восстанием против себя ромеев и поражением, понесенным от скифов, свирепствовали против ромеев нисколько не менее. Наконец не осталось ни одного места, где бы можно было найти спасение и убежище. Твердая земля была исполнена беспредельных зол и казалась гибельнее самой погибели; а на море повсюду разъезжали однопалубные латинские суда, разбойничая и грабя все, что ни шло куда бы то ни было…

  (1206 г.) …Между тем Иоанн воротился в Мисию для устройства своих дел и через небольшой промежуток времени, наказав там изменников страшными казнями и новоизобретенными родами смерти, решился начать непримиримую, убийственную и беспощадную войну с ромеями, говоря, что он не в силах долее выносить их коварство, вероломство и ежеминутную переменчивость. В неукротимой злобе он выслал поэтому необозримые рои скифских войск, соперничавшие своею многочисленностью с количеством весенних цветов. Одни из них в необыкновенном множестве окружили Адрианополь. Другие подступили к Русию⁶⁴, вызывая на битву латинский гарнизон этого города. То был отборный отряд латинского войска, состоявший из великанов ростом и героев военного ремесла, под начальством Тери⁶⁵, весьма знаменитого и уважаемого вельможи. Как только латиняне узнали от лазутчиков о месте расположения скифского войска, немедленно они двинулись туда со всею поспешностью: но скифы, предупредив их нападение, скрытно заняли другое место, лежавшее ближе к Русию, и, когда латиняне после своих поисков возвращались уже назад, неожиданно сами напали на них. Внезапность их появления привела в трепет латинское войско, и их многочисленность грозила ему самыми гибельными последствиями: при всем том завязалась упорная битва. Обе стороны сражались с одинаковым мужеством; наконец, после отчаянного сопротивления, латиняне почти все поголовно были истреблены. Пока здесь происходило это сражение, другие многочисленные и воинственные отряды скифов нахлынули на Апрос. Быстро, или, лучше сказать, без сопротивления овладев несчастным городом, скифы разрушили его до основания; народонаселение же его частью истребили, частью увели на продажу в рабство, закрутив пленникам руки за спину, частью предали сожжению. На их стороне была победа, это правда; но бесчеловечно было пользоваться так своими победами!

  После описанного жаркого сражения скифы, двинувшись по направлению к морю на Редест, встретили по дороге Феодора Врану⁶⁶, который вел в Орестиаду⁶⁷ посланный туда отряд латинян, и обратили его в бегство вместе со следовавшим за ним войском. Затем они взяли Редест приступом, — жителей обратили в рабство, а самый город сровняли с землей, переняв от влахов непримиримую вражду к нам и передавая ее от детей к детям, из века в век. Отсюда, с тем же неудержимым жаром, они пошли на Перинф, из Перинфа — в Даоний⁶⁸, уничтожая страшною силою своего напора всякую мысль о сопротивлении, — взяли в плен поголовно все народонаселение этих городов и стены их разрушили до основания. Но не одно только взморье испытало на себе действие бурной храбрости скифских дружин и сопровождавшего их отряда влахов, которые с заступами и ломами в руках нападали преимущественно на стены городов. Все местности, удаленные от моря, сделались теперь в равной степени жертвою тех же, или еще больших, бедствий, без всякой пощады со стороны победителей; так как вообще люди, вырвавшиеся из долговременного рабства на непривычную свободу, не знают никаких границ в своих действиях и никогда не думают о том, что, в свою очередь, и они могут опять попасть в беду, — возносясь без меры случайными удачами и оборотом счастья в их сторону, они совершенно забывают прежнее и надменно, нагло, буйно увлекаются настоящим. Таким образом Аркадиополь, Месина, Чурул бедственно кончили свое существование, и все деревни, села, все, что некогда подлежало управлению этих городов, равно как все, что принадлежало к округу самого города Константинополя, все это попало на переделку в скифские руки. Наконец гибельный ураган разразился и над жителями города Афиры. Сначала афирцы согласились со скифами на денежный откуп, и уже прибыли к ним со стороны скифов сборщики золотой монеты. Но вечером того же дня подошла к городу часть латинского отряда, бывшего с Враною под Редестом. Жители с радостью немедленно приняли эту горсть войска, надеясь, что она останется в городе и вступит в битву со скифами: однако около первой перемены ночной стражи латиняне выступили отсюда далее, стараясь укрыться и убежать от скифов, хотя при всем том не достигли цели, потому что под самым Ригием⁶⁹ наткнулись на другие, шедшие впереди их, скифские отряды и в самом непродолжительном времени после того поголовно все были истреблены. По удалении латинян скифы, без ведома своих сборщиков денежного откупа, среди ночи перебрались через городские стены, овладели воротами и с обнаженными мечами, со страшным криком бросились на жителей, которые большей частью еще спали и потому не имели достаточно времени, чтобы найти спасение в бегстве. Век надобно оплакивать целыми потоками слез то, что совершалось потом в продолжение этой ночи. Не только все взрослые, без различия пола, были истреблены или в качестве пленников обращены в рабство; даже грудным младенцам не было пощады: как юную травку или как нежный цветок, скосили их эти безжалостные люди, нисколько не чувствуя, до какой степени оскорбляет природу и попирает законы человеческие тот, кто простирает свою злобу за пределы победы и власти над врагами. Еще более жалко тех несчастных, которые надеялись спастись, бросившись к пристани: овладев берегом и не внимая ничьим мольбам, победители частью изрубили их мечами, частью увели к себе назад, частью заставили пуститься вплавь по воде и утонуть в ее волнах. Немногие только спаслись, успев сесть на корабли. Иные, не попав на сходни, поскользались о нижние части бортов и также погибали в море. Так ужасен и так безысходно губителен был этот погром, кончившийся почти совершенным истреблением всех жителей города! После того, рассыпавшись по всей стороне толпами и отдельными отрядами, варварское войско, подобно страшной буре или лесному пожару, развеяло и испепелило все, что встречало на своем пути. Не осталось решительно ни одного места, которое было бы не отыскано и не разграблено. Из городов же сколько-нибудь более важных и по своей значительности способных рассчитывать на сопротивление, только Визия и Силиврия⁷⁰ уцелели от разорения и разрушения скифами; да и они избежали общей участи только потому, что, при всей неприступности своего местоположения, были обнесены еще чрезвычайно крепкими стенами и, кроме того, оберегаемы латинским гарнизоном. Совершенно упав духом при таких успехах неприятелей, итальянцы забились в Константинополь, как в пещеру, и все свое внимание обратили на приготовление средств, чтобы выдержать осаду, разделив с этою целью между собой городские стены со стороны материка на участки и предоставив ромеям полную свободу выселяться из города, куда угодно. Между тем скифы довольно долго еще оставались в окрестностях Константинополя: часто они подступали к самым стенам, завязывали битву, — иногда даже, для показания своего мужества и, можно прибавить, счастье, которое им сопутствовало в этих случаях, в самом небольшом числе врывались в так называемые романовские ворота и истребляли оберегавшую их стражу, но затем немедленно отступали назад. Наконец они опять всем войском ушли обратно в свою сторону, гоня перед собою пленников целыми стадами, как каких-нибудь животных, а лошадей и разного другого домашнего скота — такое неисчислимое множество, как неисчислимы звезды небесные.

  После того Иоанн с прекрасным и многочисленным войском выступил сам в поход. Прежде и более всего желал он покорить Адрианополь и овладеть Дидимотихом, считая завоевание этих городов достойною наградой за всю войну и в то же время видя в нем осуществление своего желания совершенно выгнать ромеев из Фракии и обратить ее в жилище одних диких зверей. Итак, он стал лагерем близ Дидимотиха. Находя, что возвышенное местоположение города представляет непреодолимые трудности для его завоевания, Иоанн решился отвести в сторону реку Эвр⁷¹, которая, огибая крепость, посредством тайных водопроводов снабжала водою жителей. В то же время, установив орудия, он старался пробить ту часть стены, где по его соображению она не могла быть совершенно недоступна усилиям осаждающих и куда расстояние позволяло долетать тяжелым камням из орудий. С своей стороны осажденные, желая умилостивить Иоанна, приносили ему различные извинения, уверения в преданности, изъявления в покорности, — мало того, с высоты своих укреплений провозглашали его своим царем, обещали платить подати и давали согласие усердно исполнять все, что он ни прикажет, умоляя только избавить их от необходимости видеть его в своем городе. Но все это еще более разжигало его неистовство и злобу. Он решительно отвергал все предложения и, упорно настаивая на сдаче крепости, как на единственном условии примирения, с прежним ожесточением продолжал осаду, страшною силою огромного размера камнеметных орудий разрушая стены, пробивая углы башен и ниспровергая их вершины. Между тем осажденные обнесли стены загородками и палисадником, — укрыли их крепкими кожами, чтобы выстрелы из орудий, падая на них, теряли в их упругости силу своего действия. Таким образом, когда Иоанн на время прекращал битву, тогда они с смиренным видом и кроткими речами играли роль преданных и представлялись покорными; а когда он, спешив с коней храбрейшую часть своего войска, приказывал своим, с головы до ног закованным в железо, латникам идти на приступ в проломленные в стенах бреши или готовился придвинуть к стенам всходные машины и повсюду расставлял в боевом порядке остальное войско, тогда и они, сбросив маску покорности, принимали храбрую воинскую осанку и, сколько доставало сил, отражали нападение, полагая в защите стен всю свою надежду и не щадя ничего для их обороны, — наносили неприятелю под влиянием отчаяния и одушевления столько же вреда, сколько терпели от него сами, и ознаменовывали себя подвигами отваги и мужества. Долго тянул варвар эту осаду; но наконец ушел назад в Мизию. С одной стороны, безуспешность охладила его порывы, как недостаток горючего вещества укрощает силу пламени; с другой — встревожила его переходившая из уст в уста и распространившаяся повсюду весть, что скоро должен был придти на помощь осажденным отлично обученный военному делу отряд латинского войска. В это самое время скончался мирною смертью патриарх Иоанн Каматир⁷², после бесприютного странничества поселившийся в Дидимотихе.

Стены Константинополя

  Действительно, итальянцы без всякой враждебности охотно приняли приглашение ромеев, которые звали их в Орестиаду и Дидимотих. Они надеялись таким образом поправить свои обстоятельства, потому что прежде считали все свои надежды на эти города окончательно разрушенными. Выступив из Константинополя, они сначала расположились близ Афиры, потом вступили в Силиврию, где пробыли несколько дней, и оттуда, запасшись съестными припасами, прибыли в Адрианополь.

  Справедливо можно сказать, что никогда не видел того глаз, не слышало того уха, и не приходило то на сердце человеку⁷³, что совершили скифы и влахи во время этих нашествий. Обширные, знаменитые и многолюдные до той поры города, красивые подгородные села, отлично обработанные поля и луга, цветущие сады, изобиловавшие плодородием от орошения постоянными ручьями, высокие дворцы, великолепные, артистически отстроенные и расписанные разноцветными красками терема, бани с удобствами всякого рода, обремененные плодами виноградники, обильные жатвы хлебов и тысячи других предметов, произращаемых в разные времена года, которые радуют землю и делают нашу жизнь на ней приятной, сладкой и многожеланной, — все это, по истреблении народонаселения, сделалось теперь жилищем одних ежей и диких животных… В древности победители, по чувству человечности и нежеланию хранить воспоминание о вражде навек, устраивали победные памятники из дерева или из небольших камней, с той целью, чтобы они, простояв несколько времени, исчезали потом, как свидетельства и залоги не дружбы, но вражды и кровопролития. А варвары, которым нас теперь предал Бог в наказание, оставили следом своих побед над нами развалины городов и повсеместное запустение. Но им этого было мало. Они непременно хотели достигнуть самого крайнего верха жестокости, — упиться кровавой свирепостью, — и вот, когда кто-нибудь из них умирал, естественной ли смертью или на войне, то, закапывая вместе с умершими боевых коней, на которых те ездили, луки с тетивами, обоюдоострые мечи, в те же могилы зарывали они живыми и пленных ромеев. Кто мог тут выкупить, кто мог спасти несчастных? Так варвары не знают ни меры, ни границ бесчеловечия! Когда обрушились на нас все эти страсти, все эти невиданные и неслыханные ужасы, были пасхальные дни девятого индикта, шесть тысяч семьсот четырнадцатого года⁷⁴. Таким образом всякое место, куда приходил какой-нибудь скифский отряд, одновременно с пением победных гимнов Церкви оглашалось горьким стенанием побежденных, — вопли, крики и рыдания заглушали гул праздничный и между тем, как верные воспевали опустение гробов, разрушение ада, восстание из мертвых, целые города сонмами погружались в преисподнюю или в страшные и мрачные селения ада. А тут влекут в плен; в другом месте грабят; здесь брошены на улице малые дети; там режут дряхлых стариков; но у кого найдется столько сил для горя и рыданий, чтобы достаточно оплакать все это и оросить слезами? Недаром же и, уж конечно, не случайно перед нашествием скифским налетели на поля Фракии огромные стада воронов и грачей, — одни с севера, другие с юга, — встретились между собою в одном месте, сразились, и вороны, взяв верх, прогнали прилетевших с юга грачей!..

  …Так шли дела. Между тем Амарриг⁷⁵, вступив на престол, получил известие от своих соплеменников, оставшихся в Орестиаде, о новом нашествии влашских и скифских войск, которые, разорив Дидимотих, подступили к самому Адрианополю с намерением овладеть им если не силою, то коварством. Он не побоялся многочисленности врагов, не остановился при мысли о прежних неудачах в войне с ними; но смело выступил опять в поход, дав себе слово выручить из беды оставленных под начальством Враны своих соплеменников и защитить остаток ромеев, которые теперь снова сбежались в близкие к Константинополю пригороды. Когда он подступил к Адрианополю, влахи пришли в трепет при одном виде латинян, хотя латиняне не стали и не сделались ни ростом выше, ни душою храбрее против прежнего, но сохранили только среди всех неудач свое обыкновенное мужество и искусство в военном деле. Узнав о бегстве неприятелей, Амарриг преследовал их до Крина и Вореи⁷⁶, — потом, пройдя через Агатополь, расположился лагерем в Анхиале и, после многих подвигов, которые доставили ему и деньги, и людей, и целые стада скота, не потерпев никакой потери, без всякого урона, возвратился назад и прибыл в Константинополь.

(Перевод по изд. 2003 г. Т. I. С. 27-30, 90, 104-106,
141-145, 321-322, 341-342, 354-355;
Т. II. С. 22-24, 44-48, 102-103, 127-128,
133-134, 151, 168-170, 178, 194-195,
207, 295-298, 299-300, 312-320, 332)

 

  

 

---

 

КОММЕНТАРИИ

¹ Император Иоанн II Комнин (1118-1143).

² "Скифы" — печенеги.

³ Император Алексей I Комнин (1081—1118).

⁴ Совр. Боруй в Болгарии.

⁵ О способе обороны "табором" см. в разделе "Иоанн Киннам".

⁶ Аллюзия на Исх 17:11.

⁷ Имеется в виду варяго-русский наемный корпус императорской гвардии.

⁸ Император Мануил I Комнин (1143—1180).

⁹ Балканский хребет.

¹⁰ Совр. Пловдив в Болгарии.

¹¹ Западная Греция.

¹² "Пеонцы" — венгры.

¹³ Также венгры.

¹⁴ Византийский полководец.

¹⁵ Это древний титул владетеля Сербии.

¹⁶ Геза II (1141—1161), венгерский король.

¹⁷ Куманы (половцы).

¹⁸ Византийский военачальник, по-видимому, венгерского происхождения ("Кальман").

¹⁹ Андроник Комнин, брат императора Мануила I Комнина, будущий император Андроник I (1183-1185).

²⁰ Топоним во Фракии.

²¹ Город во Фракии, на берегу Черного моря, ныне известный у греков под именем Анхиало и Ахело, а у турок — под именем Кенхис.

²² Подручный Андроника, скорее всего, тюркского происхождения.

²³ Название о. Корфу (Керкиры) в Ионическом море.

²⁴ Население левобережья Дуная, "волохи" русских летописей.

²⁵ Камбис — древнеперсидский царь; Тарквиний — древнеримский царь; Эхет — мифический жестокий царь Эпира; Фаларис — тиран Акраганта.

²⁶ Аллюзия на Еврипида ("Ифигения в Тавриде").

²⁷ Андроник I Комнин. Подводя итог его правлению, Никита Хониат перечисляет его добрые и дурные дела.

²⁸ Исаак II Ангел, византийский император (1185-1195 и 1203-1204).

²⁹ Небольшой приморский город близ Понта.

³⁰ Т.е. русским.

³¹ Куманами. Болгарский аристократ Асень с братом Петром возглавили в 1185 г. антивизантийское восстание в союзе с половцами.

³² Исаак II Ангел.

³³ Вариант: την óλην ςαγορíν - "все Загорье", т.е. Балканы.

³⁴ Вариант: в отечество свое — Загорье.

³⁵ Севастократор Иоанн Комнин — знатный вельможа, второй по значению после императора.

³⁶ Болгар.

³⁷ Поговорка, означающая вполне заслуженное наказание (Термеры — город в Карий).

³⁸ Совр. Эдирие в Турции.

³⁹ Здесь: куманы.

⁴⁰ Боруй.

⁴¹ Город невдалеке от византийской столицы, совр. Люле-Бургас в Турции.

⁴² Исаак II Ангел, византийский император (1185-1195).

⁴³ Город на северо-востоке от Фессалоники.

⁴⁴ Брат Петра и Асеня Иванко, ставший болгарским царем (1197-1207) под именем Калоян.

⁴⁵ Алексей III Ангел (1195-1203).

⁴⁶ Город во Фракии.

⁴⁷ Городки во Фракии.

⁴⁸ Город на европейском берегу Мраморного моря.

⁴⁹ Г. Виза.

⁵⁰ Гора в Македонии.

⁵¹ Роман Мстиславич, князь Волынский (с 1171) и Галицкий (1199-1205).

⁵² Рюрик Ростиславич Смоленский, великий князь Киевский (1173; 1180-1182; 1194-1202; 1205-1207).

⁵³ Сербский жупан Стефан Неманя.

⁵⁴ Русские князья.

⁵⁵ Калоян имел союзниками куманских (половецких) воинов.

⁵⁶ Один из лидеров IV Крестового похода, затем — латинский император (1204-1205).

⁵⁷ Граф Фландрии Людовик и дож Энрико Дандоло — лидеры Крестового похода, затем — вельможи в Латинской империи.

⁵⁸ Куманы.

⁵⁹ Половецкий военачальник.

⁶⁰ Совр. г. Велико-Тырново в Болгарии ("Миссии").

⁶¹ 12 апреля 1204 г.

⁶² Калоян.

⁶³ Обычное литературное наименование Константинополя античным именем "Византий".

⁶⁴ Город в Болгарии.

⁶⁵ Коннетабль Романии Тьери де Тенремонд, латинский вельможа.

⁶⁶ Византийский полководец.

⁶⁷ Г. Анхиал.

⁶⁸ Города невдалеке от столицы.

⁶⁹ Совр. г. Реджио в Италии.

⁷⁰ Город Силимврия, на побережье Мраморного моря, между Редесто и Константинополем.

⁷¹ Река Эбро (Гебр), часть течения р. Марицы.

⁷² Константинопольский патриарх Иоанн X Каматир (1198-1206).

⁷³ 1 Кор 2:9.

⁷⁴ 2 апреля 1206 г.

⁷⁵ Амальрих I, король Иерусалима.

⁷⁶ Города Фракии.

 

НИКИТА ХОНИАТ