БИТВА

БИТВА

  Свистнул, гаркнул великан Зоряслав молодецким посвистом, богатырским покриком — вмиг домчали кони до остатков войска басурманского. Всполошился темник Кумбал: ведь давно не тьма, не тысяча под началом у него. И половины войска не вернётся из похода в земли Тмутараканские — к великому царю Идолищу Третьему. — Вот уж несколько дней богатырского духу слыхом не слыхано, видом не видано, неужто ныне богатырский дух воочию является? Или ничему не научила русичей смерть бесславная Алёшки-воина? Разобьём, расчешем в пух и прах, если сейчас же прочь не уберётесь!

  Захохотал великан Зоряслав, так что присели кони басурманские.

  — Спорили мыши за лобное место, где будут кота казнить! И о каком таком Алёшке-воине ты, нечисть тмутараканская, разговор ведёшь? Уж не об Алексее ли Митрофановиче, положившем половину твоего войска бесчестного? Так вот он, стоит со мной рядышком, здоров и силён больше прежнего. Что же вы дрожите да пятитесь? Присмирели, что волк под рогатиной. Поджали хвост, что серый разбойник на псарне. Влезли по пояс — так полезайте по горло. Ни одному с поля боя живу не уйти!

  Завизжал темник Кумбал, послал на витязей свое войско потрёпанное. Возвеселились сердца молодецкие: ждёт их ратный труд, богатырская потеха. Хватит работы и для меча-кладенца, и для копья булатного, и для кинжала острого, и для палицы. Встали они спина к спине, рубили силу басурманскую. Правой рукой махнут — тут и улица, левой рукой махнут — переулочек. А тех, кого витязи подранивают, кони верные богатырские затаптывают. Перепугался темник Кумбал пуще прежнего. Тут уж не о награбленном добре впору думать, не о выгодной продаже пленников русских! Пора о спасении собственной шкуры позаботиться. Отвязал он тюки со златом-серебром, с шубами собольими да лисьими, кинул на землю. Обойдутся жена и детишки без дорогих подарков. Повернул коня и давай его нахлестывать. Был не был, а и след заглох. Как обнаружили басурманские воины, что сбежал их начальник — темник Кумбал, поднялась среди них паника. Побросали они добычу богатую и наперегонки, не разбирая дороги, кинулись прочь. Засвистел им вслед великан Зоряслав посвистом богатырским, заулюлюкал, так что шапки басурманские послетали. Погнали добры молодцы супостатов перетрусивших. Кого догонят — не помилуют. Кто и сам от страха под копыта кулем валится. Собакам собачья и смерть!

  А Любава Микулишна перво-наперво освободила пленников. Потом отыскала среди добра брошенного отцовский плуг золотой, впрягла в него коня басурманского. Негоже Сивке-Бурке меньшому, коню богатырскому, под плугом ходить. Повела борозду оградительную слева направо, как солнышко по небу движется — «посолонь». Пашет она и приговаривает: «Так да погибнет всякий перескочивший через межу мою».

  Долго ли, коротко ли, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается — истребили остатки войска басурманского великан Зоряслав и витязь Алексей Митрофанович, освободили землю русскую от захватчиков. Последним поймали они темника Кумбала. Решил хитрый тысячник от расправы неминучей в озере отсидеться. Сунул он в рот соломинку, затаился на дне. А чтобы не всплывать, взял в руки камень увесистый. Кончик соломинки из воды выставил, дышит да сам собой восхищается: до чего умён, до чего сообразителен! Ни за что не догадаются богатыри тупоголовые. Только зря заранее радовался. Недаром говорят: хвали день вечером. Доехали братья названые до берега озера. Видит Алексей Митрофанович — собрались жуки-плавунцы вокруг какой-то травинки. Прислушался витязь — обсуждают букашки, зачем расселся на дне человек с камнем в руках, зачем выставил из воды соломинку. В который раз помянул Алексей Митрофанович добрым словом подарок волхва. Наградил он его чудесным умением — понимать язык зверей, птиц и растений. Поклонился добрый молодец пчеле-медоноске:

  — Пчела-работница, не откажи в помощи! Сядь на соломинку, что из озера торчит.

  Выполнила пчела просьбу витязя, закрыла отверстие в соломинке. Выскочил темник из воды как ошпаренный. Глаза раскосые выпучил, сам краснее рака. За горло хватается, кашляет, задыхается. Схватил великан Зоряслав Кумбала за шиворот, поднял в воздух, раскрутил и по ветру пустил.

  Перелетел басурманский начальник через озеро, грянулся о бел горюч камень, да и дух вон. А на камне-то было написано: «Каков гость, таково ему и угощение».

  Стали сотоварищи в обратный путь собираться. Только каждому суждена дорога своя: Любаве в деревеньку разорённую, Зоряславу — в горы высокие, Алексею Митрофановичу — к змее Скарапее. Помрачнел великан, словно грозовая туча на лицо легла. Удивился Алексей Митрофанович, стал названого брата расспрашивать. Отвечал Зоряслав как на духу: мол, прискучила ему жизнь бобыльская, одинокая. В семье-то и каша гуще. Две головни и в поле дымятся, а одна и в печи гаснет. Прикипела к сердцу богатырскому Любава Микулишна, сирота кузнецкая, за красоту неброскую, а того больше — за мужество и отвагу, за душу гордую, непокорную. Только боязно ему, ранее страха не ведавшему, открыть своё чувство девице. Вдруг припомнит спесь его молодецкую, даст от ворот поворот?

  — Эх ты, великан Зоряслав, косая сажень в плечах, кулак семипудовый! Неужели не замечаешь, как вспыхивают маковым цветом щёки у сестры моей названой, когда она с тобой взглядом встречается? Да и кто ей нужен, по-твоему? Бова-королевич или принц заморский, у которого во лбу месяц, а в затылке ясны звёзды? Не тужи, брат названый, просватаю я тебе Любаву Микулишну без лишних слов, без долгих присказок. Осталась она без отца, без матери, самой судьбу сиротскую решать. Её воля, её слово. Коли люб ты девице, она жеманничать не станет, не тот у неё характер.

  Сказано — сделано. Пяти минут не прошло — сосватал Алексей Митрофанович Любаву Микулишну. Договорились суженые-ряженые, что сначала помогут они брату названому освободить людей в драконьей долине, а потом уж перстнями переменяются, золотой чарой перельются. А если порешили — перерешать не в правилах богатырских. Оседлали коней верных, взяли под уздцы конька басурманского, впряжённого в плуг золотой. Вытащил Алексей Митрофанович деревянную пуговицу, лешим одолженную. Авось не обидится лесной хозяин, что не вернул он её сразу, как дошёл до деревеньки кузнеца Микулы. Возвращаться-то сподручней по лешачьей тропе, на которой ни хищный зверь, ни лихой человек путников не тронет.

  Одному ехать — дорога долгая, а с добрыми товарищами — половину дороги. Хоть далеко, да полётно! День да ночь, сутки прочь. Не заметили, как и время прошло за разговорами: в умной-то беседе быть — ума прикупить. Оказались сотоварищи перед драконьей долиной. Видят — лежит на скале змея Скарапея-Прасковея, золотую корону караулит. Как узнала королевна про волшебный плуг, не смогла сдержать огорчения. Понял Алексей Митрофанович — прав был лесной хозяин, когда предупреждал: любит змея хитро-мудрая чужими руками жар загребать. Скарапея-то явно рассчитывала и корону назад получить, и на смерть Алексея Митрофановича полюбоваться, и Арину Степановну у себя в прислужницах оставить, и людей в гранитных узилищах на муки вековечные обречь. Да не по хотенью змеиному вышло!

  Опахала Любава Микулишна землю вокруг драконов застывших. Прошла межа справа налево, не как солнышко по небу движется — «посолонь». Остался лишь коридорчик узенький. Вошли в круг богатыри русские. У одного в руке разрыв-трава, у другого — меч-кладенец и копье булатное. Пока Алексей Митрофанович разрыв-травой с дракона каменные покровы сбрасывал, корону змеиную из-под лапы вытягивал, великан Зоряслав на сторожах стоял, чтобы в любой миг защитить брата названого. Выбежали из круга богатыри невредимыми. Довела Любава борозду, проговорила слова заветные: «Так да погибнет всякий перескочивший через межу мою». Остались драконы в месте чужом неблагом, запертые межой заговорённой. Уж они и хвостами били, и когтями острыми землю взрыхляли, и огнём пыхали, и крыльями махали, взлететь пытались — всё напрасно! Взмолились драконы слёзно:

  — Отпустите нас, люди добрые, не обрекайте на смерть лютую! Неужели придётся сражаться не за любовь королевны змеиной, а за то, кому родным братом голод утолить? Поклянёмся мы страшной клятвой драконьей: на людей не нападать, города-деревни не разорять. Уберёмся за тридевять земель, за синее Океан-море, за остров Буян, в тридесятое царство, в тридевятое государство. Будем жить тише воды ниже травы. А если нарушим клятву страшную драконью, пусть выжгут нас, а пепел конским хвостом разметут на все четыре стороны.

  Посовещались сотоварищи. Хоть и драконы, хоть и нелюди, а обрекать на братоубийство, на съедение родича не позволяет честь богатырская. Скрепя сердце, перепахала Любава межу слева направо с заговором тайным, открыла проход для драконов. Выскочили братцы, подхватили ненаглядную змею Скарапею-Прасковею, взвились в поднебесье. Только их и видели. Она и возмутиться не успела. Осталась на траве одна корона расплющенная. Вышла тут из леса Арина Степановна, держит на руках трёх змеек белых: Марину, Катерину и Наталью. Сёстры-змейки глаз изумрудных с ведуньи не сводят, котятами ластятся. А на головах у них уборы из кружева льняного. Опустила Арина змеек белых на землю, обвили они корону раздавленную — и ну спорить, кому теперь королевной быть. Усовестила их ведунья. Отдала корону старшей змейке — Марине.

  Взяли сотоварищи разрыв-траву, пошли вызволять людей, заживо похороненных. Как ударят они разрыв-травой по валунам гранитным, базальтовым — так и спадают оковы каменные. Кого только драконы в плену ни держали: стариков и старух, девиц и честных жёнок, молодых парней и отцов семейств, ребятишек разновозрастных! Ох, и шум, гам поднялись в долине: крики, смех! А где слёзы радости на землю пролились — васильки и колокольчики поднялись. Разошлись бывшие пленники по своим посадам и деревенькам. Осталось в долине несколько заколдованных валунов. Не рискнули сотоварищи вызволять из гранитных оков драконов-стражников, охранявших похищенных людей со всем рвением, пуще лютых псов. Кто знает, что за мысли в дурные головы придут! Чем мельче нечисть, тем пакостливее.

  Пришла пора расставаться товарищам. Великана Зоряслава и Любаву Микулишну ждали горы высокие. Для Арины Степановны и Алексея Митрофановича пролегала путь-дорожка в деревню Микуловку. Кинулась тут на шею Алексею Митрофановичу Любавушка, стала просить брата названого: — Ты меня от смерти безвременной спас, ты мне жениха завидного сосватал, ты меня и под венец отдай. Пробудится Дарьюшка от колдовского сна — сыграем две свадьбы одновременно! Зададим пир на весь мир: выставим пива крепкого, мёду сладкого, вина зелёного, пирогов румяных, чтобы всего ни съесть, ни выпить. Когда на свадьбе сладко напируется — век добрым словом вспоминается.

  Переглянулись Алексей Митрофанович и великан Зоряслав. Аи да сестра названая, аи да суженая-ряженая! Цены девице нет! Не девка — ума палата! Двойная свадьба, двойная радость! Да и ехать вчетвером в четыре раза веселее, дорога кружная в четыре раза короче.

  Тронулись сотоварищи в путь. Миновали лощинку сырую, в которой оборотень в волка перекидывался. Обогнули озеро лесное, в котором радуга-змея воду пила, жаб глотала. Начали кони богатырские волноваться, удила грызть, ушами прядать. Смотрят путники — опять перед ними лощинка сырая, а в лощинке пенёк гладкий, оборотнем-волкулаком облюбованный. Похоже, обошёл их лесной хозяин. А раз начал леший водить — теперь плутать им до морковкина заговенья. Кликнул Алексей Митрофанович лесного хозяина. А он тут как тут, вышел из дерева, у которого мох не на северной стороне вырос, а на южной. Стал витязь у лешего выспрашивать, за какую оплошность он на людей осердился. Или ему просто пошутить вздумалось, покуражиться?

  — Не до проказ мне, не до шалостей. Разобидел ты меня, добрый молодец. Если я нечисть лесная — значит, можно меня обманывать? Не держать слова богатырского? Ты мне что обещал взамен разрыв-травы, которую я честно выиграл у змеи Скарапеи?

  — Русский витязь от клятвы не отступается. Отдал бы давно то, что мне не принадлежит, а тебе когда-то было посулено. Одного в толк не возьму, о чём речь идёт.

Наталья Городецкая "Сказания Земли Русской
по мотивам картин Константина Васильева"