ЗНАМЕНИЕ ВОЛХВАМ
— Не прогадали мы с дочкой бочара: в ночь-полночь разбуди, травинку-былинку покажи, без запинки доложит — от какой она хворобы-лихоманки.
Вскоре перестала бабка Степанида ноги бить по лугам и лесам. Доверила сбор растений лекарственных смышлёной ученице. И вот чудно, вроде Степанидин приговор Аришка пришёптывает, соцветья отщипывая, корешки выкапывая: «К чему ты трава годна, к тому будь годна», — а целебные свойства не просто сохраняются, многократно усиливаются. В чём секрет, никому неведомо.
Год прошёл, второй пробежал; раз наказала ведунья Аришке плакун-корня набрать. Всякий знает: от него злые духи плачут. Носи кусочек корня, и соблазн бесовский не страшен. Растёт плакун-трава по берегам озёр. Собирают её в ночь на Ивана Купалу, в которую вся нечисть просыпается, сил набирается.
Вышла Аришка засветло: дорога на озеро неблизкая. Избушка бабки Степаниды на отшибе стояла, у самого края леса. Никто Аришкиного ухода в Микуловке не заметил. Не до того деревенским было — к ночи летнего солнцеворота готовились. Чучелко ведьмы из тряпиц шили. Травы собирали, венки плели. Ни один злой дух в дом не прошмыгнёт, если висит венок на кровле. Кострище складывали для живого огня — очищающего, нечистую силу изгоняющего. Ввечеру добудут тот огонь старики. Будут тереть деревом о дерево, пока дымок не закурится. А как язычок пламени запляшет, самое время венками и перевязями украшаться, хороводы водить, через костёр прыгать. Если же кто забоится огня, станет отнекиваться, дело нечисто: без ведьминых чар не обошлось!
Добежали резвые Аришкины ножки до озера Глубокого, тут и звёзды на небо высыпали. Пошла Аришка по берегу. Взгляд от земли не отрывает, ничего вокруг не слышит, не примечает: боится пропустить плакун-траву. Тогда лишь опомнилась, как почувствовала руку тяжёлую на плече. Обмерла девица: неужто попала в лапы лесного хозяина! Повернула голову — навис над ней старец роста могучего. Седины его белее снега. Глаза льдинками из-под кустистых бровей поблёскивают. Задрожала Аришка от взгляда пронзительного. Усмехнулся старец, убрал ладонь с плеча девичьего. Заговорил ласково:
— Не бойся, птаха малая, зла я тебе не сделаю. Ответь-ка лучше, почему одна-одинёшенька бродишь в ночь Купальскую, когда вся нечисть поганая просыпается? Али не знаешь, что в озере Глубоком полным-полно русалок? Али не слышишь, как они сладко выпевают, приманивают?
Вскинулась Аришка: верно, до чего прельстительно звенят голоса русалочьи! Ноги сами в воду несут! Не дал старец Аришке и шага шагнуть, схватил крепко-накрепко за руку.
— Куда направилась, красна девица? Оглянуться не успеешь — зачаруют и утащат на дно омута. Станет в озере на одну русалочку русоволосую больше.
Поклонилась Аришка спасителю, рассказала нехитрую свою историю. Нахмурился старец.
— Как же ты, ученица ведуньи, не почуяла, что крадётся за тобой по лесу лихой человек?
Удивилась Аришка: что за лихой человек? Кому она надобна? Ни злата, ни серебра, ни наряда богатого. Да и гордой статью девичьей Аришке не похвастаться. Ростом невеличка, худосочна, непоседлива. Кто на такую незавидную позарится? Не стал старец с девчонкой спорить. Подвёл к костерку малому, что за валуном таился. Бросил в огонь глиняный шар, иглами утыканный, прошептал слова заветные. Рассыпались искры во все стороны. Раздался из ельничка хриплый крик. Перепугалась Аришка, юркнула за спину кудесника. И вовремя! Выполз к костру микуловский пастух Егорша. За голову держится, лицо от боли перекошено, стонет жалобно. Смекнула Аришка, в чем дело. Шар заговорённый — верное средство распознать человека, в которого вселилась нечисть поганая. Значит, испортил ведьмак пастуха. Вот и корёжит Егоршу, словно живой огонь не глиняный шар, а его грудь припекает, иглы раскалённые в его сердце вонзаются. Вытащил старец из костра головню, поднёс к лицу Егорши. Взмолился пастух:
— Ничего не утаю, только убери огонь живой! Заметил я, как Степанидина помощница в лес ускользнула, и призадумался. Не иначе, послала её старуха за разрыв-травой — чёрным папоротником, что цветёт раз в год в ночь на Ивана Купалу. Всякому клады открывать хочется, да не каждому папоротник в руки даётся. Вот я и надумал: зачурается Аришка, очертится кругом, приманит колдовской цветок. А как сорвёт, я не оплошаю: отниму разрыв-траву, а девчонке камень на шею — и в озеро. Никто искать не будет. Решат, утащил лешак отсулённую невесту в дом лесной.
Посуровел старец — волхв чародейный, хлопнул трижды в ладоши:
— Пусть воздастся каждому по замыслам его.
Не успела Аришка слово вымолвить, вышли на берег три русалки, одна другой краше. Взвизгнул Егорша, зайцем в кусты метнулся. Засмеялись русалки переливчато, влажной тенью за пастухом скользнули. Прощай, Егорша! Не поспорить в Иванову ночь со страшной силой русалочьей! Быть тебе в глубоком омуте! И поделом! Отдала земной поклон Аришка, поблагодарила волхва за спасение от руки злодейской. Отвечал старец мудрый:
— Хорошо тому добро делать, кто помнит, а помня, другому помогает. Верю, и ты кому-нибудь жизнь спасёшь.
Вытащил волхв из-за опояски мешочек, расшитый узорами диковинными, высыпал содержимое в костёр. Заговорил на неведомом языке-наречии. Сначала тихо, медленно, потом всё громче, всё быстрее. Взметнулся огонь к самому небу звёздному. Расцветились языки пламени: один красный, другой синий, третий изумрудно-зелёный. Подхватил волхв рогатину, выкатил из костра три угля пылающих. Отсвечивает один уголь красным, другой синим, третий изумрудно-зелёным. Жар от них пошёл нестерпимый. А старец положил уголья на ладонь, другой ладонью прикрыл. Пошептал, поволхвовал да и бросил их через левое плечо в озеро Глубокое. Пошла рябь по глади озёрной; а как устоялась вода — раскинулась перед Аришкой деревня Микуловка. Словно кто её на воде волшебными красками нарисовал. Вон на пригорке дом родительский. Вон сестрица Агаша корову домой гонит. Прислушалась Аришка. Нет, не показался ей голос родной матушки. Вот так чудо-угольки! Захлопала в ладоши Аришка, засмеялась заливисто. Оглянулась на старца седовласого да и осеклась.
Наталья Городецкая "Сказания Земли Русской
по мотивам картин Константина Васильева"
