ДОБРЫНЯ НИКИТИЧ И АЛЕША ПОПОВИЧ
Честнà вдова, Офимья Алёксандровна,
От свово мужа рóднаго, Микиты Алёксеича,
Оставалось от него что чадо милое,
Чадо милое — единое,
Что Добрынюпгка Микитович!
Kaк задумал он поехать во чистó полé,
Во чистó поле, на большý дороженьку.
Как уговариват его честнà вдова,
Честна вдова, Офимья Александровна,
Как свое дитя ли, чадо милое,
Чадо милое — единое,
Что Добрынюшку Микитича:
— Не покидай меня, честну вдову,
Что Офимью Алёксандровну;
Не оставляй свою жену младу,
Что Настасью Тимофеевну,
И своих ты малых детушек,
Малых детушек-лебёдушек! —
И спрогóворит Добрынюшка Микитович:
— Ай же ты, родитель моя матушка,
Честнà вдова, Офимья Алёксандровна,
На что ж ты меня, матушка, безчастна, спородила,
Не учасью-таланом меня ты наделила?
Ты бы, матушка, меня-то спородивши,
Ты бы учасью-таланом да не обделила!
И как же мне, честнà вдова, Офимья Алёксандровна,
Как же мне не заступиться за родных своих;
За родных собратиев, сердцу близкиих?..
За своих собратиев, за весь белый свет?..
Вот, родитель-матушка, глупый мой ответ.
Как наехали поганы люди, супостатные,
Они режут, бьют моих собратиев…
Не сидится здесь мне без работушки,
Им помочь идти — одна заботушка,
Заботушка моей ли буйной вот головушки! —
Надевает тут Добрынюшка Микитович
Как свое-то платье самоцветное,
Свои латы он железныи,
Свои поручи, что медныи,
Чтобы пулей-то его не пробивало,
Чтобы сердце молодецко не дрожало.
Не трава-ковыль качается —
Богатырь перед родитель-матушкой склоняется,
На булатный нож свой опирается:
— Уж ты бласлови, родима моя матушка,
Что свое дитя ли милое,
Дитя милое — единое!
Ты на гибель ли да бласлови всех супостатовьев,
На защиту — что собратовьев!.. —
Тут с колен он поднимается,
На перёное крылечко опирается.
Вот выводят что коня-то добраго,
Его Бурушку косматова;
Он к коню ли приближается,
На четыре стороны он поклоняется:
— Ай же ты, мой добрый конь,
Ретивóй ли Бурушка, косматый мой,
Ты служи мне верой-правдою,
А в свободно времечко — утехою! —
На коня кладет он потнички-то мягкие,
А на потнички кладет седёлечко черкальское;
Он подтягиват двенадцать крепких пóдпругов,
А подпруги-то те были все шелковыи,
Что не ради-то красы, а рада крепости,
Чтоб могли могучаго богатыря снести.
Тут в свой дом он ворочается,
Господу чтоб богу помолитися,
На четыре стороны родным всем поклонитися,
А осóбину поклон — честной вдове,
Что родитель своей матушке.
И спрогóворит ли молода жена, Настасья Тимофеевна:
— А когда ж тебя домой-то ждать, надёжа наш,
Что надёжа ли, Добрыня сын Микитович? —
И спроговорит Добрыня сын Микитович:
— Как не милая б была семья мне, не любимая,
Так казнил бы буйную твою я голову
За твои за речи не умильныя!
Проживи-тко молода жена, Настасья Тимофеевна,
Проживи-тко без Добрынюшки Микитича ты шесть годов.
Если через шесть годов домой не буду я,
Хошь — вдовой живи, а хошь — замýж пойди,
Хошь — за боярина, не хошь — то за крестьянина,
Хошь — за купца пойди ты за богатаго,
За домовитаго и тароватаго,
А не ходи ты лишь за братца моего крестоваго,
За смелаго Алёшу за Поповича. —
Как прошло тому времечки ровно шесть годов,
Как тут стал нахаживать князь Стольный Киевский,
Как óн стал тут подговаривать
Молоду жену, Настасью Тимофеевну,
За смелаго Алёшу за Поповича.
И спрогóворит что молода жена, Настасья Тимофеевна:
— Я исполнила-то его заповедь уж ровно шесть годов
Я еще ее исполню шесть годов, шесть долгих веков! —
День за день идет — и как трава ростет,
Неделя за неделю — как вода течет:
Как прошло тому ли времечку двенадцать лет,
Со Добрыни-то Микитича да со большой войны,
Со большой войны, да со чистà поля.
Стал опять тут Стольный князь нахаживать,
Молоду жену так подговаривать,
Женский разум так обманывать:
— Нету в живности Добрынюшки Микитича,
Во чистом поли он с неприятелем съезжалися,
Крепку грудь о грудь оны бивалися;
Сорубил враг буйную головушку,
Поташшил Добрыню в плон1 Микитича;
Его Бурушка себе тогда он взял —
Не видать ти боле-то Добрыни, жене верноей
Не слыхать его и речи молодецкоей! —
Пораздумалась Настасья Тимофеевна:
— Нет ни весточки, ведь нет ни грамотки,
Ничего-то нет мне от Добрынюшки Микитича… —
Понаумилась день за день молода жена,
Молода жена Настасья Тимофеевна,
И решила за Алёшу за Поповича
Идти замуж, что за смелаго за братьица.
Слезно плакала честна вдова Офимья Алёксандровна:
Унимала что невестушку свою любимую,
Молоду жену Настасью Тимофеевну:
— Не ходи-тко ты за смелаго Алёшу за Поповича,
Уж пождем еще два годика
Мы Добрынюшку Микитича —
Ты свово мужа, я сыночека,
Что сыночека любимаго,
Моего дитя единаго. —
Не послушалась Настасья Тимофеевна
Что честнóй вдовы Офимьи Алёксандровны.
Они сделали почестей славный пир,
Как пошла она за смелаго Алёшу за Поповича.
Как шел пир да найвеликоий, —
Был сам князь да Стольний Киевский,
Вся князья тут были и бояре все,
Все купцы — что найбогатыи,
Как на том честном да на пирý.
А в то время приехал посол
Ко честной вдове Офимье Алёксандровне.
Приезжает-то детина незнакомый,
Он челом бьет — низко кланяется:
— Ты-ко здравствуй-то, честна вдова,
Что честна вдова, Офимья Алёксандровна;
Ат-ко, где-ко у тебя любимая семья,
Любимая семья, молода невестушка,
Что невестушка, Настасья Тимофеевна? —
И спрогóворит честна вдова Офимья Алёксандровна:
— Ай же ты, детинушка-холóпышко,
Коли было б у меня-то красно солнышко,
Не смеялся б ты над домом над моим вдовиныим,
Над моим житьем-бытьем сиротскиим!
Закатилось мое красное ли солнышко,
Закатается теперь и ясный месюшко, —
Что невестушка моя любимая,
То Добрынюшки жена родимая…
Как замýж пошла Настасья Тимофеевна
За свово за братца крестнаго,
Что за смелаго Алёшку за Поповича! —
И спрогóворит детинушка-холопышко:
— А коль в живности Добрынюшко Микитович?! —
И просил он свое платье скоморошино
И гусёлышка свои ярóвчаты2.
Он поедет на почéстен пир,
Что ко смелому Алёше ко Поповичу.
Подает ему Офимья Алёксандровна
Со испугу цвéно платье скоморошино,
Подает, сама-то оглядается
И холопышкиной смелости дивляется.
Тут оделся-то Добрыгаюшка Микитович
И поехал на честной на пир.
Что ко смелому Алёше ко Поповичу.
Он приходит во высок терéм:
Поразетавлены столы дубовые,
Поразсажепы честны что гостюшки,
Все места вокруг стола призабраны,
Поразставлены все яства-то сахàрныя,
А и пивства все боярския медвяныя.
Тут гостям челом Добрыня бьет,
Бьет челом он, кланятся;
Осóбину поклон он стольнику,
Стольшому-то князю Киевскому.
И спрогóворит Добрынюшка Микитович:
— Тут уж нет ли мне ко места-мéстечка,
За столом мне места за дубовыим? —
Отвечат тут князь да Стольный Киевский:
— У нас мéстечки-то, вишь, все заняты,
Все места гостями принасажены;
Тебе местечко на печеньке да на муравленой! —
Испрогóворит Добрынюшка Микитович:
— Тако ль молвишь, Стольный князе Киевской?!.
Мне-ко местечко здé да повыше всех,
Мне-ко место-местечко получше всех! —
И все гости на пиру да наедалися,
Дóпьяна оны все напивалися.
И все тут да порасхвастались:
Иной хвастает житьем-бытьем,
Иной хвастает златой казной;
Умный хвастает отцом да матушкой,
А безумный — молодой женой!
Стал как в тý поры Добрынюшка Микитович
По гусёлышкам подрáчивать,
По струнам-то пальчики поваживать:
Все-то гости звеселилися.
И спрогóворит князь Стольный Киевский:
— Вот тебе три мéстечка любимыя:
Перво местечко — что подле-то меня,
Дрýго местечко — что супротив меня,
Третье место-местечко — где хошь садись! —
И сел Добрынюшка Микитович
Что супротив Настасьи Тимофеевны.
И спрогóворит что Стольнику он Киевскому:
— Налей-ко ты мне чару зелена вина! —
А в эту ли он чару зелена вина
Спустил свой золотой обручный перстень,
Которым со Настасьей Тимофевной обручалися.
Тý подносит чару он Настасье Тимофевне:
— Ты бери-ко чару ту единóй-то рукой,
Уж ты пей вино единым духом:
Выпьешь дó дна — увидаешь дóста!
А не выпьешь до днá — не увидишь добра. —
И взяла она чару единóй рукой,
Выпивала вино что единым-то духом
И увидала на дне золотой перстенек,
Которым обручались они со Добрынюшкой.
И стал Добрыня Микитич выспрашивать:
— Кто ж из вас Настасью Тимофевну подговаривал
За смелаго Алёшу за Поповича? —
И все гости тут да изумлялися,
Друг на друга оглядалися:
Тут бóльший-то туляется за средняго,
А средний-то туляется за младшаго,
А у младшаго-то и ответа нет!
Тут вставала молода жена, Настасья Тимофеевна,
Что вставала-то она на резвы ноженьки,
Чрез дубовый стол она перескочила
И поклонилася Добрынюшке Микитичу,
И во всем она ему да тут спокаялась.
Все-то гости с пира раэбежалися,
А стольный сам князь Киевский
Во Микитину во вотчину ушел.
Все-то рады, кого бог унес!
И взял Добрыня тут Микитович,
Взял Алёшу за жёлты кудри,
Повытащил его из-за дубовá стола,
Да и метнул его он о дубовый пол.
Таскал он, что хотел, сам приговаривал:
— Всякий-то чорт, тó правда, женится,
Да не всякому-то женитьба удавается,
Как удавалася Алёшеньке Поповичу,
Мому смелому что братцу ли крестовому…
Как не дивую я разуму женскому,
Дивую я псу милитеньскому! —
КОММЕНТАРИИ
1 Полон — плен.
2 Яровчаты — из дерева явора.
Былина
Добрыня Никитич и Алеша Попович
